Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

— Да, ты правильно поняла…, у тебя был Виталька…, а у меня вот не было такого… Честно… — я редко вспоминал о тебе, все знал о твоем счастье…, вот о несчастью, извини, не слышал… И да… — мы сильно изменились…, ты и я… Я особенно…

— Я заметила…, я тоже, как видишь… — Хотелось и сказать, и многое услышать, но все это вертелось в головах, не в состоянии остановиться на каком-то конкретном предложении или выходе. Только мысль сформировывала предложение, как следующая набегавшая, уже казалась важнее и существеннее. Так менялись фразы и междометия, но выскакивали не договоренные шутки, недопонимаемые объяснения, не выговоренные чувства и переживания, для каждого страшных дней и событий, которыми были испещрены жизни этих людей.

Не хватало, какого-то катализатора, да и решительность двоих в выборе, кем стать сейчас — изливающим душу или внимающим исповеди, никак не могла превозмочь в диалоге, пока речь не коснулась отсутствия волосяного покрова на головах мужчины и женщины:

— Сильно я изменился, хм… — опять к этой теме…, но ведь и болячка эта не из простых, до сих пор не пойму оставит она меня, или я уж сроднился с ней…

— Нет! … — Как-то испуганно встрепенулась Вика, мотнув головой, сделав большой глоток сухого комка, появившегося в горе — видимо, какие-то воспоминания, нахлынув, задели болевую, не успокаивающуюся, точку, а может и ввергли на поле сражения, с не утихающей за годы болью…, битвы с собой, с обстоятельствами, с неусмиряющимся ужасом пустоты, безверием, отчаянием, жаждой жить с тем, кто навсегда в этом мире потерян, и одновременной жаждой умереть, поскольку существование без них: мужа и сына, просто не возможно, но она заставляла себя остаться жить, ежедневно думая об уходе за ними, в надежде встретить и воссоединиться.

Где-то между двух этих постоянно гложущих желаний, вставая то на одну, то на вторую сторону, вот-вот собираясь последовать манящему вектору, она так и оставалась между нигде и всем, то отчаянно борясь за жизнь, то апатично следуя зову смерти, не находя ничего, что могло бы задержать в первой, или заставить уйти безоглядно во вторую. Просто зависнув, в ожидании когда кончатся силы, перестанет биться сердце, упадет на нее гора или провалится под ногами земля, что угодно, только скорее и само собой. Организм растрачивал в бесполезности, а то и в глупости свои силы ни зачем, ни почему, ни для чего, но отдавая дань времени, душа спала, или бредила, затаив дыхание в нетерпении. Это состояние, когда лучше не быть, чем быть, в полушаге от одного и второго, ничем не похожее на человеческое и никакое другое, покидало лишь изредка, когда появлялось ощущение, какой-нибудь крайности переживаний или ощущений.

Виктория действительно была богатым человеком, но все ускользнуло сквозь пальцы на лечение и попытку спасения семьи, мужа, ребенка, после их ухода деньги тоже откуда-то брались, уходя туда же, от куда и пришли.

Она перепробовала все от парашютного спорта, прыгая несколько раз в день, что быстро надоело, до неудачных попыток экстремального секса, что вообще не давало никаких отвлекающих моментов, кроме, какого-то глубинного осознания своей испачканности и падшести, от чего, что-то в ней успокаивалось на время, но только на небольшой промежуток, возрастая снова, еще пуще бередя раны, до тех пор, пока она не находила, что-то опаснее или грязнее, и что становилось успокоением, лишь на краткость и малость, и не было спасения ни в чем, будто кто-то специально подталкивал ее все к большему падению, от куда нет подъема, к какой-то пропасти, в которой даже не отражается и отсвет лучика надежды, в погибель, в крах всего.

Довольно быстро женщина перестала поднимать голову, а потом и взгляд. Она настолько пала отчаянием, что отчаялось и оно само, стала настолько эгоцентричной, что испугался и собственный эгоизм, даже он начинал толкать, на что-то чистое и светлое, но сильнее оказывалось отчаявшееся отчаяние, нашептывающееся, что можно и нужно пасть еще глубже, не вонять гнилью, не забыть о Боге, но возненавидеть Его, став той самой собой, что противоречит добру, здравому смыслу, нравственности, утонув в мерзости греха любого и многообильного, в чем скрыто облегчение, но только приближаясь к краю этой пропасти, она не находила в себе того необходимого для падения, разврата, блуда, она неожиданно начинала слышать, будто мольбы супруга и чада своего, слепла от какого-то света, приносящего освобождение от этих пут отчаяния, но страдание и муки становились попутчиками ей в одно мгновение. Она вспоминала Бога, но ненадолго, очень быстро появлялась первая мысль о несправедливости, за ней вторая о том, что Господь ненавидит ее и отверг, что именно Он изверг, низвергающий все более чистое, более светлое, тех, кто смог стать счастливым и самодостаточным без Его помощи, не обратившихся к Нему счастливым и любящим, не зная и не любя Его.

Наконец настал момент, когда и бесы, явись они во всем своем безобразии, показались бы ей верхом совершенства. Именно в этот момент появился человек, позиционирующий себя сильным экстрасенсом, многие онкологические больные, обращались к нему, доверяя и доверяясь, получали много обещаний, а их родственники массу уверений, и даже после упокоения несчастных он продолжал дурить и издеваться над ними, передавая какие-то сообщения с «того света», впрочем, многое угадывая, как при жизни, так и после ее оставления, что неудивительно, ведь его отец — падший ангел, отец лжи научил его этому искусству, давая многое, что было известно из подслушанного у Ангелов и впустивших его людей, совершенно не подозревающих о его наличии в своем сердце.

Будто проснувшись в ужасе, очнулась Виктория в момент предложения этим страшным человека послужить его сюзерену в ночной оргии ведьм-вдов, что по его обещаниям поставило бы последнюю точку в ее муках.

Вот здесь взбунтовалась душа, разорвалось сердце, открылись душевные очи, вытек яд и гной соблазнов и искушения, вновь почувствовалась заново боль и отчаяние первых дней потерь, окутанные нестерпимой болью, через что вспомнилось и прекрасное, соединяющее ее с мужем и ребенком, будто они сами вернулись невидимыми, желая спасти душу матери и супруги, чем она перестала быть здесь, но хоть и не женятся и не выходят в Царствии Небесном за муж, а просто существуют в любви и в Боге, как Ангелы, но уже вместе и неразлучно во веки веков…

Именно в момент своего озарения и выскочила Виктория на улицу в обтягивающем кожанном наряде, похожем на участницу развратного шоу, попав как раз в руки, собиравший проституток, полицейских. Женщина выбивалась из общей массы падших женщин, но кому-какое дело, лишь бы выполнить план, а на судьбу человека можно плюнуть — не на свою попадет этот плевок…, хотя именно от него, на самом деле, душа плюющего и пострадает.