Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

Знакомый нам уже, Самуил Цезаревич, будучи скорее ученым, больше человек верующий, чем мирской, с интересом откликнулся на предложение стать защитником Виктории, нисколько не смутившись своему непрофессионализму в этой области:

— Если человек не в состоянии, но намерения его искренни, то Господь управит — главное верить! Татьяна не сомневайтесь. Одно условие… — Татьяна немного напряглась, но была решительно готова на все:

— Самуил Цезаревич, все, что угодно у ваших ног!

— Так много не нужно — у меня нет почти знакомых в сфере, которые, может быть потребуются…

— Кого нужно то?

— Ну не знаю точно пока…, скажем…, наверняка судмедэксперт, психиатр…, нууу…

— Марина! Она и то и другое в одном лице!

— Марина Никитична? А ей супруг разрешит…, я слышал он строгих правил…

— Это я беру на себя…

Через два часа будущий защитник Виктории — словосочетание, исходя из значения этого имени странное, то есть «защитник Победы», хотя и это часто требуется, скажем, как защита «Победы советского народа над захватчиками в Великой Отечественной Войне», что стало основным и пожалуй единственным аргументом против фашизма, стоял во все оружии у проходной ИВС, где на первое время разместили страдалицу.

Чуть меньше суток она пробыла в одной камере с подсаженной к ней, прошедшей специальную подготовку, оперативной сотрудницей, разыгрывающую такую же задержанную по схожей статье. Вряд ли, кто-то в способен понять состояние нашей героини. Только ожив в движении по найденной стезе, только вздохнув полной грудью свежесть жизни и своей необходимостью, откашливаясь слизью отстойного существования в отчаянии, как неведомые силы, обрушившиеся на нее, предприняли все, что ввергнуть ее еще глубже прежнего.

Не выполненный возложенный долг перед Татьяной, как медсестры сопровождения тяжело больного, а она была способна выполнить и более сложное задание — по первому образованию она была врачом-реаниматологом; оставленность Ивана, причем, само по себе событие, наверняка отзовется в нем тяжелым кризом, преодолеть который будет сложно, свои личные отношения к миссии, дарованной Богом, видения в ней указания Проведения Господнего, в чем она уже не могла сомневаться, переменившись в лучшую сторону по многим причина, да и чувства к Сталину, как к единственно близкому по родственному на земле человеку, которого она подвела, обрушили ее волю, которая была пока не в состоянии подняться с колен до сих пор.

В дверь постучали, девушка сокамерница, бойко подскочила и, делая вид, прошедшей все горнила заключения «зечки», небрежно бросила:

— Говори, мусорочек…

— Скуратову позови…

— Какой наааглый… Открой-ка «кормушечку» [62] (Окошко в металлической двери камеры), я хоть посмотрю на тебя… — Вика подошла, шатаясь, и не очень понимая, что происходит:

— Что вы хотели?

— С «документами»… собирайтесь.

— Куда?

— Через пять минут, вас выведут…

— Да куда собираться — то, и с какими документами?… — Ответила тишина, тогда она обратилась к соседке:

— «С документами» — это куда? У меня ведь и нет ничего…

— Следак или «кум», [63] (Оперативный сотрудник) промацать [64] (Прощупать) тебя хотят… Адвокат то есть?

— Да от куда же, я ведь и не знаю, как это все делается… А где же мне его взять то?

— Я в душе не имею… Если есть знакомец какой, кинь ему малявку — если че, я передам. Ко мне сегодня мой пожалует — так что могу…

— Угу, спасибо тебе…

— Сочтемся… — Дверь открылась:

— Скуратова на выход. Лицом к стене, руки вверх, ноши врозь… — Соседка крикнула уходящей напоследок:

— Не бзди, разводить будут, без адвоката ничего не трепись, не колись и не верь мусорам…

— Угу… — «Продольная» в присутствии выводящего прощупала одежду на предмет запрещенных предметов, кивнула головой сержанту, мол, все в порядке, выводи:

— Вперед…

— Что вы говорите?

— Вперед, шагом марш, по сторонам не отвлекаться…, не глупи — и не такие успокаивались…

— Да я вроде бы…

— Молча иди, налево и вверх по лестнице…

Другой конвойный открыл перед ней дверь, в глаза ударил солнечный свет: «Неужели отпускают?!» — с воодушевлением подумалось арестованной, но первый же шаг представил ее взору комнату, ярко освещенную комнату и стоявшего у окна мужчину, знакомого по аресту. Он, имел по-настоящему сосредоточенный вид — отчетливо ощущалось его тщеславное понимание владением судьбой входящей. Скрестив руки на груди, что символизировало полную закрытость из-за нехватки опыта общения с подследственными, следователь постарался пробурить своим взглядом приведенную, чтобы составить у нее о себе мнение, как о все знающем, всемогущем человеке, способным решить ее судьбу. Вика последовала интуитивно его примеру, хоть и положено было держать руки за спиной.

Дверь сзади захлопнулась:

— Присаживайтесь пожалуйста… — Теперь он постарался улыбнуться, изо всех сил налаживая отношения.

— Спасибо, постою пока — бока болят от местных кроватей. Почему нельзя просто сплошные нары или там…

— Вы пожалуйста говорите…, если что-то будет в моих силах, я приложу все усилия, чтобы облегчить вашу участь… Я ведь даже сочувствую вам… Столько всего пережить и так держаться, вы молодец!

— Зачем вы пришли, вы ведь знаете, что я совершенно не при чем?

— Ах да, извините пожалуйста… — Он вытащил из папочки два листочка: один чистый, второй заполненный, чистый положил перед ней и протянул шариковую ручку:

— Пожалуйста…

— Я ничего писать не быду…, иии…, и мне нужен адвокат… — Интонации стали жесткими и непримиримыми, что сразу почувствовалось следователем:

— Что вы, что вы, пока не об этом речь…, то есть, как раз о вашем защитнике — если вы подпишите согласие на его защиту, то он сейчас же будет здесь… — Виктория взяла второй лист, с чем-то написанным, протянутый говорившим, прочитала, немого сжала губы, и подняв брови, качнула головой:

— А кто это?

— Он утверждает, что вы знакомы…, он просил назвать Татьяну Ермакову… — Здесь он не много наклонил голову и несколько прищурил глаза, сопровождая это почти незаметной улыбкой — получилось очень даже заговорческое выражение, которое, по его расчетам просто обязано было пробить коросту недоверия, ведь она не могла не понять, что последнее он спокойно бы мог умолчать. Женщина только кивнула в ответ.

— Прекрасно, тогда берите ручку и пишите… Не переживайте — это согласие на его услуги — у нас так принято: сначала, вы пишите заявление, а потом мы вызываем, указанного вами адвоката…, но вам, разумеется пойдем на уступки…

Через пятнадцать минут ключ в двери забил в замочной скважине, как «язык» по колоколу, дверь отворилась, впустив знакомого Скуратовой молодого человека. Она с надеждой взглянула на вошедшего, увидела его сострадательный взгляд, с показавшейся даже влажной дугой на нижних веках, как бывает у сдержавший слезы и сама чуть не впала в размягчение воли, которая к этому времени уже собралась в кулак.