Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

Она сидела перед ним, сложив руки на коленях, прикрытых ослепительно белым, накрахмаленным халатом. Прямая, с высоко поднятой головой, задумчивая, на лице написано уважительное внимание. Она напомнила Ему амбициозную, сосредоточенную студентку на экзамене. Гладко зачесанные темные, почти черные волосы убраны в конский хвост, открывая высокий, гладкий лоб. Скулы резко очерчены. Лицо больше девичье, чем женское. Он бы не смог определить ее возраст. Когда она улыбалась — она казалась Ему двадцатилетней, а когда становилась серьезной и сжимала губы — Он бы дал все сорок. Он заметил синяки под ее огромными глубокими глазами. Кроме нежного розового блеска на ее полных губах и чуть туши на ресницах, косметики на ее лице Он не видел.

— Это необычайно мило с вашей стороны. Я вам очень благодарен, — ответил Он, выгибаясь, чтобы дотронуться до ее руки.

Она быстро вскочила со стула и подала Ему руку. Он осторожно поднес ее к губам и поцеловал. Не отпуская ее ладонь, Он откинулся на подушку и сказал:

— Я бы еще хотел вас от всей души поблагодарить за очки. Это была очень хорошая мысль! Лоренция рассказала мне о вашем визите к окулисту. Вам ведь пришлось потратиться, да? Как только я доберусь до своих вещей — сразу компенсирую вам все расходы.

— Пока-то я беден как мышь… больничная, — добавил Он с улыбкой.

Она стояла перед ним, оробевшая. Не пытаясь высвободить свою руку из Его захвата, разрумянившись, она смотрела на Него широко открытыми, изумленными глазами. Затем Он почувствовал, как она сжимает Ему руку, и увидел слезы у нее на щеках. Ее лицо, скривившееся от волнения и слез, вдруг показалось Ему очень знакомым. Он не мог припомнить точно, но у Него было стойкое ощущение, что Он уже видел когда-то эту женщину или по крайней мере — похожую на нее. А может быть, просто Он видел женщину, которая вот так же плакала и слезы катились по круглым щекам. Она была похожа на какую-то Его знакомую. Сев на край Его постели, она не выпустила Его руки.

— У вас такие теплые ладони. Я так давно не касалась мужских ладоней, — прошептала она и замолчала.

— Я сюда часто заходила, пока вы спали. Я ко всем захожу, кто к нам на вертолете прилетает, — заговорила она после паузы. — Это же необычные случаи. За некоторыми ухаживала, вот как за вами Лоренция ухаживает. У нас так в клинике устроено. Чтобы у каждого был только один, все знающий ангел-хранитель и несколько помощников. Так наш главврач установил — и он совершенно правильно сделал. Со многими я была до самой их смерти. Потому что, когда кого-то к нам доставляют на вертолете, смерть к нему может прийти уже через час, завтра или через неделю. Но часто они от нее убегают. Вот как вы. Когда через какое-то время выяснилось, что вы Полонез — у нас тут вас никто иначе не называет, Лоренция уж позаботилась, — я стала приходить к вам чаще. В общем-то без особого смысла, потому что поляк вы или итальянец — спали-то вы как все, обыкновенно. Но я все равно почувствовала какую-то с вами связь. Потому что я же полька, а вы поляк. Может быть, это сегодня старомодно и наивно, но в начале именно так и было.

— В начале, потому что позже стало по-другому… — добавила она.

— Как-то раз наша Лоренция меня попросила, у нее бывают такие чудны́е идеи, чтобы я пришла к вам ночью и пела около вашей постели. Спросила меня, какие песни поляков больше всего волнуют и трогают и какие я вообще знаю. Сказала, что если я тут, у вашей постели, начну какую-нибудь такую песню трогательную петь, то вы поймете, что пришло время просыпаться. Так она считала. Что звуковые волны через ваше ухо дойдут до мозга и разбудят волны мозговые и у вас там в мозгу все встанет на свои места. А волны любимых песен, по ее мнению, имеют самую большую силу. Вот так наша Лоренция обосновывала свой план. Утверждала, что если бы Сезушка, эта их знаменитая певица, у нее на похоронах запела — так она бы из гроба встала. Лоренция за все хваталась, чтобы вас из комы вытащить. Абсолютно за все. Это больше для практики какой-нибудь знахарки подошло бы, чем для клиники, но я не смогла Лоренции отказать. Подумала, что поляки во время гимна сильно волнуются и еще — когда поют рождественские песни. И вот мы, как идиотки, однажды летней ночью запустили на компьютере у вас в палате музыку — и я начала петь. Сначала «Мазурку Домбровского» [32] Иначе «Марш Домбровского». Гимн Польши. — Примеч. ред . . Причем мне пришлось ее выучить сначала целиком, а то я помнила только первые два куплета. Я целый «Марш» вам спела. Первый раз в жизни пела целый и по памяти. С самого начала и до конца, включая текст о заплаканном отце и барабанах. Можете мне поверить. И даже немножко похрипела. Сначала от непонятного волнения, а потом от смеха. Вы только представьте себе весь этот сюрреализм. Вы, значит, подключенный ко всем этим приборам, лежите в пижаме на постели, в глубокой коме. Я взволнованно вою, фальшивя: «Еще Польша…», Лоренция, которая понятия не имеет, о чем я пою, стоит, однако, вытянувшись в струнку, рядом со мной, потому что она же знает, что это гимн и нужно проявить уважение, электрокардиограф пищит, помпа, соединенная с вашим катетером, работает, как будто вздыхает, отправляя ваши пописы в пластиковый мешок, свисающий с постели. А я при всем этом вывожу: «Мы еще живы». Сцена просто для какого-нибудь авангардного театра! А потом я перехожу на «Баю-бай, Иисусик», тоже все куплеты, а заканчиваю «В яслях лежит» — до последней строчки! А Лоренция при этом напевает что-то совсем другое. И все это — посреди ночи, жаркой июльской ночи. Не хватало только запаха елки, борща с ушками и облатки, чтобы мы с вами могли ее преломить после вашего пробуждения. Но не помогло — ни гимн не помог, ни колядки… Так вы и спали дальше. Но зато я теперь польский гимн знаю весь!

— Может, вам еще водички налить? — спросила она после минутного молчания.

— Если хотите, я могу вам почитать газету. Мне хочется еще у вас побыть, — добавила она тихо. — Можно?

Он смотрел на нее, стараясь не показывать волнения. Картина пения польского гимна и польских коляд, чтобы Его разбудить, в голландской клинике была действительно сюрреалистичной по сути своей. Но для Него в то же время по-своему реалистична, прекрасна в своем проявлении человеческой доброты. Женщина, совершенно Ему чужая, подарила столько доброты этим ночным спектаклем! Почему? Из-за дружбы с другой женщиной? Из-за того, что они из одного народа? Из-за любопытства? Он поднес ее руку к губам и, улыбаясь, спросил:

— А вы хотели бы почитать мне вслух?

— Пожалуйста, ничего мне не читайте, — шепнул Он через мгновение.

— Я сам не понимаю, почему, — признался Он, — но меня не интересует мир из газет. Наверно, со временем интерес вернется, но сейчас мне на этот газетный мир совершенно плевать. Мне вообще неинтересно, что там случилось за эти шесть месяцев, пока я спал. Что в Польше, что в Германии, что где угодно в другом месте. Я слишком много читал об этом мире и слишком мало слушал людей, которые были рядом со мной. Пожалуйста, не уходите.