Ган Хан - Вегетарианка

Этот образ явился в один миг – прошлой осенью, когда интуиция подсказывала, что он должен, чего бы это ему ни стоило, покончить с убийственным состоянием, длившемся около года, когда он почувствовал, как энергия, закручиваясь, начала потихоньку подниматься в нем из самого нутра. Однако он не мог предположить, насколько исключительным окажется этот образ. Все его предыдущие работы были выполнены в весьма реалистичной манере. Для него, с помощью трехмерной графики и документальных картин создававшего сцены повседневной жизни человека, истасканного и разодранного посткапиталистическим обществом, этот чувственный, просто чувственный образ казался чем-то чудовищным.

Эта идея могла и не прийти к нему. Если бы жена в тот воскресный вечер не попросила его помыть сына. Если бы после того, как он вынес его из ванной, обернув в огромное полотенце, он не увидел, как жена надевает на сына трусики, и не спросил: «Монгольское пятно до сих пор еще довольно большое. Когда же оно сойдет?» Если бы жена без всякого умысла не сказала: «Не знаю… Не помню точно, когда оно исчезает, но у Ёнхе, кажется, аж до двадцати лет оставалось». Если бы на его вопрос: «До двадцати?» – не последовало: «Да… Как и было сначала, размером с большой палец, голубое такое. В двадцать пятно еще оставалось и сейчас, может быть, все еще на своем месте». Именно в этот миг его потрясенное воображение нарисовало картину: из копчика женщины выходит, раскрываясь, голубой цветок. Монгольское пятно на ягодицах свояченицы и любовная сцена между мужчиной и женщиной, чьи тела сплошь разрисованы цветами, вдруг оказались соединены до невозможности точной и ясной причинно-следственной связью и отпечатались в его памяти.

В своем альбоме он рисовал безликую женщину, но перед его глазами стояло лицо свояченицы. Именно ее лицо должно было быть здесь. Впервые он изобразил ее, представив обнаженное тело, которое никогда не видел, и, нарисовав на ягодице маленькое голубое пятно, похожее на лепесток, вместе с легкой дрожью испытал эрекцию. После женитьбы, особенно когда перевалило за тридцать пять, это было едва ли не первое страстное сексуальное желание, испытанное им, и при этом четко виделся его объект. Но кто же тогда безликий мужчина, крепко обнявший женщину за шею, словно он душит ее, и в сидячей позе проникающий в нее? Он представлял себя, это должен быть он сам. От этих мыслей гримаса искажала его лицо.

Он долго искал ответ на вопрос: как убежать от этого образа. Однако он уже не мог без него обходиться. Для него не существовало другого столь же страстного и пленительного образа. Ни с чем другим ему работать не хотелось. Все выставки, фильмы, представления и подобные им события казались незначительными. Только лишь потому, что не имели отношения к этому образу. Он то и дело размышлял, словно грезил, как превратить его в реальность. Попросил друга, тоже писавшего картины, какое-то время дать ему поработать в его мастерской, установил освещение, приготовил краски для тела, белое покрывало… И если дальше развивать мысль, то оставалось самое главное – убедить свояченицу. Он долго терзался, перебирал все варианты, думал, не заменить ли ее другой женщиной, как вдруг его пронзил явно запоздалый вопрос: как он может поставить и снять порнографию, очевидную порнографию? Даже не свояченица, а просто какая-то женщина и то вряд ли примет такое предложение. Тогда, выходит, надо за большие деньги нанимать профессиональных актеров? Даже если он, сто раз пойдя на уступки, снимет желаемое, удастся ли ему этот фильм выставить на всеобщее обозрение? До сих пор он допускал, что своими произведениями, расшатывающими устои общества, может навлечь на себя беду, однако о том, что окажется в шкуре того, кого заклеймят как создателя непристойностей, еще не думал.

Казалось, если бы не этот образ, ему не пришлось бы страдать и волноваться, испытывать неудобства, тревоги, мучительные сомнения, и не было бы нужды копаться в себе, проверять свои чувства. И он не боялся бы потерять все, даже семью, все, что достигнуто им, пусть и не столь значительное, по собственной воле из-за одного опрометчивого шага. Все эти терзания раскололи его представление о самом себе, лишили уверенности. Нормальный ли он человек? Достаточно ли добропорядочный? Сильный ли он мужчина, в состоянии ли контролировать самого себя? Прежде он думал, что знает точные ответы на эти вопросы, но теперь он уже ничего не знал.

Раздался щелчок открываемой двери, и он захлопнул альбом с эскизами и притянул к себе. Он не хотел, чтобы рисунки или какие-то наброски даже случайно попались кому-то на глаза. Раньше за ним, не скупившимся на демонстрацию своих эскизов и задумок, такое не замечалось.

– Сонбэ! [8] Обращение младшего к старшему товарищу, окончившему одно и то же учебное заведение.

Вошел младший коллега Ч.; свои длинные волосы он туго скручивал в пучок.

– Надо же, а я думал, в студии никого не будет.

В ответ он нарочито спокойно откинулся назад и выдавил улыбку.

– Хотите кофе? – спросил Ч., доставая из кармана монеты. Он покачал головой. Молодой человек направился к автомату, а он оглядел студию, пространство которой теперь уже перестало принадлежать ему одному. Волнуясь, что обнаружится его лысеющая макушка, он нахлобучил кепку. Казалось, сейчас из него вырвется что-то, похожее на крик, как кашель, с трудом сдерживаемый внутри. Поспешно сложив в сумку свои вещи, он выскользнул из студии. Чтобы не столкнуться с Ч., он чуть ли не бегом кинулся к лифту напротив запасной лестницы. Глядя на свое лицо, отразившееся на гладкой, как зеркало, поверхности лифтовой двери, он подумал, что его налитые кровью глаза выглядят так, словно он только что плакал. Перебирая в памяти прошлое, он попытался вспомнить хотя бы один случай, когда лил слезы в студии, но так и не смог. После этого ему захотелось плюнуть в эти глаза с красными прожилками. Захотелось хлестать по щекам с темными полосками усов до тех пор, пока не брызнет кровь, захотелось с силой ударить ногой и до крови разбить уродливые губы, опухшие от страстного желания.

– Что-то поздно вы вернулись.

Такими словами встретила его жена, стараясь спрятать свое расстроенное лицо. Сын то ли обрадовался, то ли нет, непонятно, и опять сосредоточился на своей игре с пластмассовым экскаватором.

Жена держала магазинчик с косметическими товарами на оживленной университетской улице, но после рождения ребенка ей пришлось нанять продавщицу, а самой по ночам вести бухгалтерию. Однако с прошлого года сын пошел в детский сад, и она вернулась к своему бизнесу. Из-за этого его жену никогда не покидала усталость, но по природе своей она относилась к очень терпеливым женщинам. Выделить ей всего один день, воскресенье – это была едва ли не единственная ее просьба к нему.