Ган Хан - Вегетарианка

– Это вы, сонбэ? Сегодня вечером будете в студии?

– Нет, – ответил он. – Вчера всю ночь работал. Сегодня хочу немного отдохнуть.

– Да? Ну хорошо.

В Ч. чувствовались самоуверенность, великодушие и спокойствие, свойственные мужчинам, еще не достигшим тридцати. Он мысленно раздел его, скорее худощавого, нежели крепкого и сильного на вид. Кажется, подойдет.

– У меня к тебе просьба.

– Какая?

– Что у тебя завтра? Найдется время?

– Завтра вечером у меня встреча.

Коллеге, не понимавшему, зачем его просят куда-то прийти, он назвал адрес мастерской М.

– Это займет всего часа два, к вечеру освободишься.

После этих слов он, вдруг решив поменять планы, зашел с другой стороны.

– Ты ведь вчера сказал, что хочешь посмотреть мою работу?

– Да, конечно, очень хочу, – с готовностью ответил Ч.

– Я сейчас еду в студию.

Разговор закончился.

Он надеялся, что отредактированная прошлой ночью кассета понравится внимательному к деталям Ч., надеялся пробудить в нем интерес к своему фильму. К тому же вежливый молодой человек вряд ли сможет легко отказать в просьбе старшему товарищу, работающему с ним в одной студии. Уверенности не было, но радостное предчувствие уже овладело им.

Ч. приехал раньше назначенного времени. Следуя своему любимому выражению: «Take it easy», он в любой обстановке вел себя расковано, но в этот раз казался немного напряженным. Он даже сказал:

– Что-то я нервничаю.

Подавая Ч. чашку кофе, он опять мысленно раздел его. Воображаемая картина понравилась ему. Кажется, Ч. подойдет.

Накануне посмотрев кассету, Ч. взволнованно признался:

– Не могу поверить… Это шедеврально! Как у вас это получилось? Если честно, я до сих пор считал вас вполне заурядным художником… Ой, простите…

В глазах, в голосе Ч. сквозила явная симпатия, которую раньше он за ним не замечал.

– Разве можно настолько изменить свой стиль? Как бы лучше выразиться… Такое впечатление, будто какой-то великан вдруг поднял вас и переместил в другой мир… Вы только посмотрите на эти краски, оттенки!

Сентиментальные и неловкие выражения молодого Ч. не пришлись ему по душе, но в этих словах звучала правда. Такого разнообразия красок, какое изливалось из него в последнее время – хотя, конечно, он и раньше ощущал красоту всех оттенков и тонов, – он не мог припомнить. Казалось, все эти насыщенные энергией цвета заполнили его всего и, прорвав преграды, хлынули наружу. Очень уж неистовым стало его существование. Это ощущение полноты жизни никогда не владело им в прежние годы, даже в период молодости.

«Я был темным», – такие мысли иногда посещали его. Да, темным. Он пребывал в темноте. В этот черно-белый мир, лишенный красок, среди которых в последнее время проходила его жизнь, в этот мир, прекрасный и одинокий, перед ним закрылись все двери. Казалось, он навсегда утратил счастье, которое давал ему безмолвный покой. Однако ничего похожего на ощущение потери он не испытывал. Вся его энергия уходила на то, чтобы справиться с восторгом и болью, которое он переживал сейчас в новом неистовом мире.

Воодушевленный похвалой Ч., чувствуя, как горят щеки, он, наконец, раскрыл свои намерения. Показав в качестве примера театральную программку с танцорами и свой альбом с эскизами, он попросил Ч. побыть его моделью, и тот на миг потерял дар речи.

– Почему вдруг я? Ведь полно профессиональных моделей или, там, театральных актеров…

– Мне нравится твое тело. Точеные фигуры не подходят. Ты – именно тот, кто мне нужен.

– Вы что, хотите, чтобы я с этой женщиной принимал вот такие позы? Нет, я не могу.

Ч. резко вскочил, и чтобы уговорить его, он умолял, угрожал, соблазнял.

– Никто не узнает. Говорю тебе, лицо не буду снимать. И потом, эта женщина… Разве тебе не хочется увидеть ее? Да тебя самого вдохновит эта работа.

Ч. попросил сутки, чтобы подумать, но уже на следующее утро позвонил и дал согласие. Однако молодой человек даже вообразить не мог, что сокровенное желание коллеги – конечно, тот не сказал об этом, – снять сцену настоящего секса.

– Она опаздывает?.. – спросил Ч., глядя в окно. Он и сам начинал беспокоиться. Она сказала, что вполне может добраться сама, поэтому он не пошел встречать ее, а ждал в мастерской.

– Да… Может, мне стоит сходить в метро?

Он уже поднялся с джемпером в руке, и тут кто-то постучал в полупрозрачную стекленную дверь.

– А, вот и пришла.

Ч. опустил чашку с кофе.

К джинсам, уже знакомым ему с прошлого раза, сегодня она надела черный свитер толстой вязки. Ее растрепавшиеся волосы, некрашеные и от этого сиявшие иссиня-черным блеском, были еще влажными. Она посмотрела на него, а затем, бросив взгляд на Ч., легко рассмеялась. Прикасаясь к волосам, сказала:

– Боялась, что смоются цветы, на шее… Голову старалась мыть осторожно.

Ч. улыбнулся. Кажется, напряжение отпустило его, когда он неожиданно обнаружил в ней простоту и легкость.

– Давай раздевайся.

– Кто, я?

Ч. округлил глаза.

– У нее все уже нанесено, осталось разукрасить только твое тело.

Смущенно усмехнувшись, Ч. отвернулся и снял с себя одежду.

– И трусы тоже надо снять.

Ч. неловко стянул с себя трусы и даже носки. Обнажилось стройное тело: ни мускулов, ни жировых отложений, как он и предвидел. Если не считать густых волос, что вились внизу живота и почти достигали пупка, кожа была белой и гладкой. В нем шевельнулась зависть к молодому телу.

Он поступил с Ч. так же, как и с ней: попросил его лечь на живот и начал писать цветы на шее. В этот раз выбор пал на ярко-сине-зеленую цветовую гамму. Очень быстро большой кистью он нанес контуры – они ложились так, словно над ними бушевал ветер, – и, рисуя, он ощущал, как облетают лепестки гортензий сиреневатого цвета.

– Ложись лицом вверх.

Взяв за центральную точку пенис Ч., на его бедрах и в паху он нарисовал огромный темно-красный цветок, оттенком напоминающий свежую кровь. Нарисовал так, чтобы черные завитушки волос смотрелись как чашелистик, а член – как пестик. Она сидела на диване и, прихлебывая чай, пристально наблюдала за его работой. Когда его кисть замерла, он заметил, что член Ч. слегка напрягся.

Он выпрямился, переводя дыхание, и вынув кассету, хотя на ней оставалось еще достаточно места, вставил новую. Оглянувшись, сказал ей:

– Раздевайся.

Она сняла одежду. В этот день солнце светило не так ярко, как в прошлый раз, однако золотой цветок, нарисованный в центре груди, вовсю сиял. В отличие от Ч., она вела себя очень спокойно. Ее движения словно говорили: «Раздеваться ведь естественнее, чем одеваться». От него не ускользнуло, что лицо Ч., который сидел, обхватив колени, на миг вдруг застыло в восторге.