Ган Хан - Вегетарианка

– Нет, нельзя.

Не только словами выражая отказ, она грубо оттолкнула его, встала и надела джинсы. Он смотрел снизу, как она поднимает полнию и застегивает кнопку. Он встал, подошел к ней и прижал к стене ее тело, еще не остывшее от желания. Ему хотелось с силой вдавиться в ее губы, всунуть ей в рот свой язык, но она опять резко оттолкнула его.

– Почему нельзя? Потому что я муж твоей сестры?

– Не, не поэтому.

– Но ты же сказала, что вся намокла.

Молчание.

– Тебе понравился этот парень, да?

– Нет, другое. Цветы…

– Цветы?

В один миг ее лицо вдруг стало таким бледным, что он испугался. Прикушенная нижняя губа, ярко-красная, чуть заметно дрожала. Четко выговаривая четко каждое слово, она сказала:

– Я и вправду очень хотела… Никогда еще мне не хотелось этого так сильно. Цветы, покрывавшие его тело… Это из-за них я уже не могла терпеть. И все, только из-за них.

Он смотрел, как она отворачивается от него и твердыми шагами идет к выходу. Когда она, сминая задник, сунула ноги в кроссовки, он бросил вслед:

– Но если так…

Он чувствовал, что вместо слов из него рвется крик.

– Значит если и на моем теле будут цветы, ты отдашься мне?

Она повернулась и прямо посмотрела на него. Казалось, ее глаза говорили: «Конечно. Ведь нет никаких причин отказывать». Именно это прочел он в ее взгляде.

– И это… можно будет снять?

Она улыбнулась. Неопределенно, словно ни в чем не отказывает, но и не понимает, зачем это нужно. Или так, словно тихо над чем-то насмехается.

Хорошо бы умереть.

Хорошо бы умереть.

Ну и умирай тогда.

Умри.

Не понимая, почему льются слезы, он вел машину, изо всех сил вцепившись в руль. Он успел несколько раз включить и выключить стеклоочиститель, пока не догадался, что дорога расплывается не из-за того, что запотело стекло, а из-за того, что глаза мокрые. «Хорошо бы умереть». Он не знал, почему эти слова, как заклинание, непрерывно стучат в голове. Не знал, почему вслед за ними звучит неизменное продолжение фразы: «Ну и умирай тогда», – словно кто-то другой внутри него, услышав, отвечает. И отчего именно эти фразы, похожие на диалог незнакомцев, усмиряют, словно мантра, его дрожащее тело, тоже не знал.

Ему показалось, что грудь, вернее, все тело горит огнем, и открыл окна с двух сторон. Он мчался по темной магистрали, а кругом свистел ночной ветер и гремели проносившиеся машины. Его начало трясти, дрожь разошлась по всему телу, и он, стуча зубами, утопил до конца педаль газа. Потом, бросая взгляд на спидометр, он всякий раз вздрагивал от испуга и судорожно тер глаза трясущимися руками.

В белом кардигане, надетом поверх черного платья, П. вышла из главного входа высотного жилого дома. Расставшись с ним после четырех лет любовной связи, она вступила в брак с бывшим одноклассником, который успешно сдал государственные экзамены на право заниматься юридической практикой. Очевидно, благодаря материальной поддержке мужа она весьма успешно совмещала семейную жизнь с творчеством. Открывая многочисленные персональные выставки, она приобрела известность, стала пользоваться популярностью у коллекционеров богатейшего района столицы Каннам и, вращаясь в этой среде, вызывала у окружающих зависть, которая сопровождалась клеветой и сплетнями.

П. тут же заметила его машину, стоящую на аварийке. Он опустил окно и закричал:

– Садись!

– Здесь много людей, начиная с охранника, знают меня. И вообще, что за дела могут быть в такое время?

– Сначала сядь в машину. Есть разговор.

С таким видом, словно ей ничего другого не остается, она уселась рядом.

– Давно не виделись. Извини, что так неожиданно позвонил.

– Да, давно не виделись. Но что с тобой, дорогой? Тебя не узнать. Не похоже, что тебя привело сюда желание увидеть меня.

Раздраженно потирая лоб, он сказал:

– У меня к тебе просьба.

– Ну, рассказывай.

– Быстро не получится. Давай поедем в твою студию. Это, кажется, совсем рядом?

– Пешком минут пять… Но зачем?!

Сангвиник по темпераменту, П. повысила голос, желая тут же услышать ответ. Энергичность, свойственная женщинам с сильной натурой, временами тяготившая его, сейчас вдруг показалась даже приятной. Захотелось обнять ее. Но это заворошились старые чувства, иногда, невзирая ни на что, щемившие душу, и только. Как костер, куда подлили масло, в нем пылала страсть только к одной женщине – сестре жены, которую он только что отвез в ее квартиру.

– Жди, – сказал он в дверях, когда она повернулась к нему. – Жди и ничего с собой не делай. Я скоро вернусь.

После этого он помчался к единственному человеку, способному создать рисунок необходимого уровня, знающему его нагое тело, готовому, может, и всего один раз, но выполнить его срочную просьбу.

– Какое счастье, что у мужа сегодня ночная работа. Случись это вчера, не знала бы, как и выкрутиться.

П. вошла в свою мастерскую и зажгла свет.

– Вот, смотри, это эскизы, о которых я только что говорил.

Протянутый альбом она рассматривала с неподдельным любопытством, очень внимательно.

– Как интересно! Просто удивительно. Я и не знала, что ты так работаешь красками. Однако…

Поглаживая острый подбородок, П. продолжила мысль:

– …это не похоже на твои прежние работы. Ты на самом деле сможешь это выставить? Ведь тебя же обзывали «майским священником» [10] Игра слов «священник» и «невеста», которые звучат одинаково. В университетах Южной Кореи в мае проходит конкурс, на котором выбирают самую красивую студентку и называют ее «майской невестой». . Ты походил на праведного священника, непреклонного святого отца… И мне в тебе это нравилось.

П. пристально смотрела на него поверх очков в роговой оправе.

– И ты, дорогой, тоже решил измениться? Но не слишком ли круто ты повернул? Хотя, конечно, кто я такая, чтобы судить, хорошо это или плохо.

Не желая вступать с ней в дискуссию, он молча начал раздеваться. Слегка удивленная, П. тут же покорно взялась за палитру и развела краски. Выбирая кисть, проговорила:

– Давно не видела твоего тела.

К счастью, П. не улыбалась. Даже если бы П. улыбнулась просто так, без всякого умысла, он бы воспринял ее улыбку как жестокую насмешку.

Старательно, неторопливо П. водила кистью по его телу. Кисть была холодной, ее прикосновения, щекочущие и в то же время покалывающие, напоминали ласку, настойчивую и действенную.

– Я сделаю так, чтобы не был заметен мой стиль. Ты же знаешь, я тоже любила цветы и много их писала… В твоих эскизах чувствуется огромная сила. Я оживлю их.

Когда П., наконец, произнесла: «Кажется, все», – было далеко за полночь.

– Спасибо.

Он поблагодарил ее, дрожа всем телом. Мерзнуть пришлось долго.