Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Разубеждать его не хотелось. Сердце Ивана сдавила холодная тяжесть. Честнее было молчать, в противном случае пришлось бы лгать и себе самому.

— Я где-то читал, не помню где… что неверие, неверие в Бога — это разновидность безумия, — сказал Николай. — А я вот думаю, что еще безумнее знаешь что?.. Верить наполовину. Вот это уже — полное безумие. Крыша совсем может поехать… Потому что это в принципе невозможно. И верить и одновременно не верить. И быть и не быть… А ведь так большинство живет. Большинство этим довольствуется. И — хоть бы хны. Как это возможно?

— Получается, мы с тобой безумцы законченные? — через силу усмехнулся Иван.

— Тебе смешно… А ты лучше задумайся. У меня от мысли об этом мурашки бегут по спине. — Николай отвел взгляд на окно и, переборов одышку, продолжал: — Большинство людей живут по инерции. Во всяком случае, старается не сойти с дороги… с накатанного пути. И вранья о себе им вот так хватает, — Николай провел ребром ладони по горлу, — большего и не нужно. А куда он ведет, этот путь?.. Ты правильно сделал. Правильно выбрал.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Иван.

— Правильно, что решил уйти от этого. От беготни, от материализма. Правильно, что выбрал книги, литературу, — пояснил Николай.

— Я ничего не выбирал. Чушь! Как я мог сознательно выбрать нищету?

— Не прибедняйся. Сами собой такие решения не принимаются.

Чтобы не перечить друг другу, оба некоторое время молчали.

— Тебе по снегу не хочется походить? — сменил тему Николай. — Может, поможешь мне завтра? Если погода будет хорошая после обеда? Пораньше сможешь приехать?

— Приеду, конечно, — пообещал Иван.

— Не позднее двух.

— Договорились.

С утра день выдалсяморозный и солнечный. Но после обеда небо над парком опять затянули облака. Иван предлагал перенести прогулку на следующий день.

Николай настаивал на своем. Он возбужденно объяснял, что все эти дни звонил в Москву, отправил компаньонам десятки писем по электронной почте, улаживая свои финансовые дела. Николай твердо решил продать свою долю акций, о чем говорил еще как-то в Кратове, но тогда никто не принял его слов всерьез. И вот выяснялось, что он настроен вполне решительно.

С компаньонами возникли разногласия. Предлагаемые условия выхода Николая из бизнеса, как выяснилось, никого не устраивали. А ведь еще недавно все били себя в грудь: мол, не будем жить по волчьим законам! На поверку вышло, что не может и поклявшийся не воспользоваться беспомощностью слабого; он, Николай, стал слишком легкой добычей. Реальной цены за его долю компаньоны давать не хотели, настаивали на формальном перерасчете стоимости компании и совокупностей всех долей из расчета годичной прибыли. На размышления они затребовали месяц. Один Грабе протягивал руку и предлагал выкупить долю Николая на одного себя по реальной цене. Но и это грозило обернуться дележом с самыми непредсказуемыми последствиями, поскольку никто не позволил бы американцу завладеть контрольным пакетом. Николая выдавали глаза: все эти новости его и удивляли, и угнетали.

Иван не сразу распаковал дорожную сумку. Решив сделать брату сюрприз, кроме мандаринов, которые Николай попросил привезти, чтобы держать их на столе для запаха, Иван вытащил из сумки объемистый пакет и, с шумом распотрошив бумагу, выставил перед братом пару валенок из светло-рыжего войлока. Именно такие валенки, светлые и легкие, носил иногда отец. Оказалось, что их нелегко найти. Ольге Павловне пришлось обежать весь Санкт-Петербург.

Николай сидел на кровати в новых валенках и любовался обновой, как мальчишка.

— Вот это вещь! Чудо, Ваня… В жизни не носил ничего удобнее. А легкие какие… Ты не примерял? Елки зеленые… Спасибо! — сиял он. — Небось дорогие?

— Копейки.

— Сколько?

— Не знаю. Ольга Павловна покупала. Сказала: в подарок Коле, пусть нос не вешает.

— Надо же… Передай ей спасибо.

Они вышли на улицу. Очищенная от снега аллея уводила вглубь заснеженных сосен, откуда Николаю хотелось взглянуть на зимний лес, но не успел он сделать и сотни шагов, как ему стало трудно дышать. Он выглядел удрученным. На лице застыло отрешенное выражение. Даже медленная ходьба в обратном направлении потребовала от него больших усилий.

Присели на скамью. Сунув руки в карманы старенькой дубленки, Николай погрузился в задумчивость.

Немного отдохнув, он внезапно оживился:

— А знаешь, у меня получается… Попробовал, и получается, — Николай улыбался.

Иван опять недопонял.

— Молиться… Раз сто повторю одну и ту же молитву и замолкаю, — пояснил Николай, кивая. — А она сама продолжается, внутри.

— Нина говорила, что ездила в Шамордино, в монастырь… Ты в курсе?

— Да, так всегда и происходит. Один просит — другой получает. Один праведник, но везет другому, — сказал Николай и, посидев еще пару минут, поднялся, чтобы идти дальше.

— Как всё-таки красиво. Мир потрясающе красив! — бормотал он, борясь с одышкой и обводя взглядом заснеженные сосны. — Если бы вопрос встал ребром… о жизни и смерти… я наверное не очень бы переживал… об утрате жизни… Невелика ценность!.. А вот всего этого не видеть… И даже думать об этом как-то жутко… Нина тут книжками меня снабжает всякими. Апостол Павел говорит, что, когда болеешь телом — грешить перестаешь. Очень верно, знаешь ли, подмечено. Убеждаюсь в этом на собственной шкуре. Осознанных грехов стало мало. Почти не осталось. Остаются наросты, настоящие наросты неосознанных грехов. Они — самые въевшиеся. И еще чувство страха появилось. Страх оказаться совсем без греха, представь себе…

— Не представляю, — удивился Иван.

— Очистившись, уже не можешь быть таким, каким был раньше, а кем именно станешь — еще неизвестно, — серьезным тоном объяснил Николай. — И знаешь, что главное?.. Главное — любить неближнего своего, как себя самого. — На лице Николая проступило выражение удивления. — Научиться этому, и можно было бы… мы смогли бы небо взглядом перекрашивать… в другой цвет.

Уже в палате, после того как Иван помог брату раздеться и лечь, Николай загадочно произнес:

— Тебе не кажется, что мы вымираем?

— В каком смысле? Ты и я, что ли?

— Мы, Лопуховы.

— Не знаю… Не думал об этом.

— Я, вот что… Не стоило, конечно, сегодня говорить об этом, — тянул Николай. — Да уж ладно, что теперь… Хотел новостью одной поделиться… Только прошу, сначала выслушай, не спеши реагировать.

Николай быстро взглянул на брата и отвел взгляд.

— Насчет ребенка, что ли? — осторожно осведомился Иван, сразу догадавшись, что Николай надумал наконец заговорить о том, ради чего он фактически и приехал в Петербург. — Только не говори, что… Выкрали, что ли?