Гийом Мюссо - Квартира в Париже

В четыре часа утра Маделин была полна сил.

Она проспала целых десять часов целительным сном: беспросыпным, глубоким, избавленным от всех кошмаров и всех призраков. Боль в животе не прошла, но стала немного слабее, ее почти можно было терпеть. Маделин встала, раздвинула шторы и выглянула на Гринвич-стрит, уже оживленную. Дальше, между двумя зданиями, грозно поблескивал Гудзон.

На экране ее мобильного высветились пропущенные вызовы – ей трижды звонил Бернар Бенедик. Что он хочет от нее? В любом случае ему придется подождать, пока что она хочет есть.

Джинсы, футболка, свитер с капюшоном, куртка. Выйдя из номера и увидев на пороге заклеенный конверт, она вскрыла его в лифте: целых три страницы! Кутанс не поленился и подробно отчитался о посещении Иза-беллы, кузины Адриано Сотомайора. Кроме того, он просил при первой же возможности ему позвонить и договориться о месте встречи. Полная решимости ничего не предпринимать до завтрака, Маделин решила прочитать письмо позже, сложила его и засунула в карман.

Отель если и спал, то только вполглаза. Утро 24 декабря – время, когда разъезжаются транзитные постояльцы. Двое молодых носильщиков складывали в багажники чемоданы. У кого-то стоял под парами самолет, кого-то ждали лыжные подъемники в Аппалачах.

Маделин ждал всего-навсего уютный камин в нижнем салоне «Бридж Клаб». Здесь, при рассеянном свете, легко можно было представить, что ты находишься в старом английском клубе: диваны «Честерфилд» и обитые кресла, книжные шкафы из красного дерева, африканские маски, головы диких животных – того и гляди завращают глазами. Маделин выбрала кресло-шар, перенесшееся сюда из 1960-х годов и диссонировавшее с остальной обстановкой. Из-за грандиозной рождественской ели, тянувшейся к потолку в центре зала, вышел лакей в белой ливрее. Заглянув в меню, Маделин заказала черный чай, рикотту с козьим молоком и кростини. В Париже и в Мадриде было уже как-никак десять утра. Несмотря на бойкий огонь в камине на расстоянии не более метра, ее знобило. Кое-как помог согреться плед из грубой шерсти с соседнего кресла.

«Бабуся, греющаяся у печки, – вот в кого я превратилась!» – подумала она и горестно вздохнула. В ней не осталось ни искорки grinta, как называют итальянцы «священный огонь» в душе. Она вспомнила статью в «Нью-Йорк Таймс Магазин», которую ей показывал в Мадриде Кутанс. Куда подевалась та волевая, боевитая женщина, не жалевшая себя и не разжимавшая хватку до победного конца? На фотографии в журнале у нее было заостренное лицо с решительными чертами, настороженный взгляд. Где она, та Маделин?

В голову полезли ключевые эпизоды самых памятных уголовных дел, и она с радостью поймала себя на прежнем безумном, пьянящем чувстве, которое охватывало ее всякий раз, когда она спасала кому-то жизнь. Это всегда была недолгая, но восхитительная эйфория, как если бы она взваливала на себя все невзгоды рода людского и одерживала победу. Чувства сильнее этого она не знала. Вспомнилась маленькая Элис Диксон, которую она нашла живой после многолетних поисков, но потом, увы, потеряла из виду. До Элис был другой ребенок, Мэттью Пирс, которого она вырвала из когтей двуногого хищника. Где он теперь? Даже когда расследования завершались успехом, эйфория быстро сменялась разочарованием. Всякий раз до нее доходила безжалостная истина: эти дети, обязанные ей жизнью, все равно были ей чужими. Она больно ударялась о реальность, и для поправки ей срочно требовалось новое дело. Новая инъекция адреналина, обязательный антидепрессант. Змея раз за разом кусала себя за хвост.

Официант принес на подносе завтрак и расставил его перед Маделин на столике. Она проглотила тартинки и выпила чай перед равнодушной доколумбовой статуэткой, несшей стражу на полке по соседству, – повторением рисунка из «Сломанного уха» [70] Популярная довоенная серия комиксов Эрже. .

Маделин никак не могла поверить в бредни Кутанса. Вернее, не хотела принимать вытекающих из этих бредней последствий. Тем не менее факты говорили сами за себя: пребывая в уверенности, что его сын выжил, Шон Лоренц наткнулся на статьи о некоторых ее прошлых расследованиях и решил, что она сможет ему помочь. После безуспешных звонков в отдел нераследованных дел нью-йоркской полиции он воспользовался своей последней поездкой в Нью-Йорк, чтобы ее найти. Сердечный приступ свалил его посреди 103-й стрит, когда до места ее прежней службы было рукой подать.

Беда в том, что Маделин обо всем этом понятия не имела. Год назад, как раз в эти дни, она уже не работала в полиции Нью-Йорка и вообще покинула город. Симптомы депрессии появились в середине осени, и в ноябре она подала в отставку и вернулась в Англию. Чего ради прокручивать назад пленку? Даже если бы она тогда повстречалась с Лоренцом, от этого не было бы проку. Она бы ему не поверила, как сейчас не верила Кутансу. И помочь не смогла бы. Ей не поручали этого дела, и расследовать его у нее не было бы никакой возможности.

После рикотты она схватилась за живот. Опять! Боль вернулась, живот раздуло, словно она за пару минут прибавила пять кило. Она незаметно расстегнула ремешок и достала из кармашка блузки таблетку парацетамола.

Ее мысли вернулись к Гаспару. В разговоре с ним она бы ни за что в этом не призналась, но он ее ошеломил. Даже отвергая его выводы, она не могла не оценить его упорство и острый ум. Ничего не имея под рукой, он сумел задать уместные вопросы и нащупать ниточки, ускользнувшие от внимания бывалых сыщиков.

Она достала из кармана его подробный, местами даже слишком, отчет. Три листа с обеих сторон аккуратным ученическим, даже скорее женским, почерком – округлым, с завитушками – плохо совмещался, с точки зрения Маделин, с характером Кутанса, как она его понимала. У нее вызвало сомнение утверждение Изабеллы, что Шон ушел от нее с документами Сотомайора. Если так, почему их не нашли на теле Лоренца или в его гостиничном номере? Немного подумав, она набрала номер Бернара Бенедика.

Галерист ответил сразу. Он был вне себя.

– Мадемуазель Грин! Вы не держите слова!

– Это вы о чем?

– Вы отлично знаете: о третьей картине! О той, которую вы оставили себе! Вы заморочили мне голову вашими…

– Ничего не понимаю из того, что вы мне говорите, – перебила она его. – Я просила господина Кутанса отдать вам все три картины.

– А он отдал только две!

Она вздохнула. Об этом Кутанс ее не предупредил.

– Я узнаю у него, что произошло, – пообещала она. – А пока удовлетворите мое любопытство. По вашим словам, после смерти Лоренца вы забрали из отеля его вещи.