Деа Триер Мёрк - Зимние дети

Им выдали пластмассовые стаканчики и налили лимонаду, и они тут же наплескали на одеяло и на пол, так что Якобу пришлось их одернуть. А уже через минуту одна из курток соскользнула с кровати на пол прямо в сладкую лужу.

— Не очень-то они опрятны, как ты видишь, — говорит Якоб. — Да и дома тоже по-настоящему не убрано, но уж ты нас прости…

Сигне взяла младшую на колени. Девочка прижалась к матери теплой щечкой, ее рука лежит на маминой груди. Какой-нибудь год назад она еще кормила ее грудью.

— Да лежи ты спокойно! Мне же так не управиться.

Рёрбю бреет Оливии лобок, и та вся извертелась.

— Господи, до чего же щекотно!

— Давай, давай, Рёрбю! Что ты там церемонишься! — кричит Мария со своей кровати возле умывальника.

— Эй, оставь что-нибудь для Хольгера! — подключается Линда.

— Хольгеру придется подождать, — вздыхает Оливия. — Что поделаешь. Хуже всего, что пройдет черт знает сколько времени, пока они отрастут. А до этого они будут так колоться — жуть!

— Ну, все. Теперь тебе надо поставить клизму, — говорит Рёрбю, собирая бритвенные принадлежности. Очистить кишечник. И чтоб после полуночи ничего в рот не брать — ни жидкого, ни твердого! Не забудь!

— Ну маленький-то кусочек жвачки, диабетической? — Оливия умоляюще смотрит на Рёрбю.

— Ни в коем случае. Жвачка провоцирует слюноотделение.

— Так что тебе и подумать нельзя о чем-нибудь таком, от чего слюнки текут, — говорит Мария, подтыкая одеяло под спину.

— Отцу Хольгера сегодня исполнилось семьдесят, — говорит Оливия.

Сегодня Оливии должны делать кесарево сечение. Она встала пораньше, вымыла голову и переменила белье. Сегодня не двадцать девятое, как она надеялась. Но она примирилась с этим и все равно довольна и весела. Настроение бодрое. Окончен долгий путь. И зав. отделением обещал, что операцию будет делать он сам.

Со свойственной ей тщательностью собирала Оливия свои вещи. Косметичка упакована. Пальто аккуратно свернуто вместе со шлепанцами. Ярко-зеленое вязанье уложено в полиэтиленовый мешочек, а еженедельники раздарены, но только после того, как из них выдраны модели и инструкции по вязанью. Цветная фотография Калле завернута в бумагу и положена в карман внушительной сумки.

За час до завтрака Оливии поставили капельницу. Вводится глюкоза — по 20 капель в минуту.

В восемь часов ей ввели обычную дозу инсулина.

Хабиба сидит в ногах своей кровати. Выпрямившись и сложив руки на коленях, наблюдает оживление в палате.

Мария знаками и жестами объясняет ей, что Оливии сегодня будут вспарывать живот — большим ножом. И она показывает турчанке, какой большой будет нож.

Темные глаза Хабибы чуть не вылезли на лоб.

— Я ужасно боюсь, как бы они не забыли меня стерилизовать, — говорит Оливия, распростертая на своем ложе.

— Знаешь что, — говорит Сигне, которая стоит, опершись о дверной косяк, в одной руке сигарета, в другой коробок спичек. — Мы можем провести пунктирную линию по животу и написать: «Режьте здесь и помните, что меня надо стерилизовать». Я сейчас принесу красный фломастер.

— Давай-давай, с тебя станется, — улыбается Оливия, щуря глаза.

Щеки у нее розовее, чем обычно.

Шаркая шлепанцами, входит Баська в зеленом нейлоновом халате, отставляет в сторону швабру и ведро и наклоняется над Оливией.

— Ни пуха ни пера.

Без десяти девять появляется санитар с каталкой. Оливия лежит собранная, упакованная, как готовая к отправлению бандероль. Торжественно водворена она на каталку, и все ее пакеты, сумка, коричневое пальто, коричневые полуботинки лежат у нее в ногах.

Она длинная, и ноги ее не умещаются на каталке.

В тот момент, когда она покидает палату, где прожила последние два месяца, из уголка глаза у нее выкатывается светлая слезинка. Она улыбается и прощально машет рукой, а каталка уже везет ее прочь.

Соседки стоят и смотрят ей вслед. Они думают о том, что вот сейчас Оливии дадут наркоз, зав. отделением облачится в голубой операционный халат, наденет шапочку и маску. Точно в 9.30 в нее вонзится скальпель. Сначала он рассечет вдоль брюшную стенку; потом поперек — матку, и, жмурясь от яркого света, новорожденный, как пробка, которую вынимают из бутылки, будет извлечен на свет Божий.

Маленький Ольсен, которому предстоит жить в доме для сельхозрабочих под Скельскёром с субтильным безработным мужчиной в качестве отца. С очень высокой славной матерью, инвалидом на пенсии, которая к тому же все больше и больше теряет зрение. И с кудрявым старшим братцем, которого зовут Калле.

К вечеру приходит радостная весть.

У Оливии родилась крупная девочка, 3400 граммов, волосики черные, и все идет прекрасно. Ребенка поместили в отделение для новорожденных. И в этом нет ничего странного — так поступают всегда с детьми диабетиков. Она просто полежит там сутки или двое под особым наблюдением.

У всех на душе стало легче, все радуются и считают, что оба — и зав. отделением, и Оливия — славно поработали.

У Хабибы рот до ушей, она хлопает в ладоши и приговаривает:

— Хорошо, хорошо!

Новогодний вечер. Оставшихся в клинике пациенток — собственно, Марию и Хабибу — перевели в интенсивную терапию. Они проведут там две ночи. На этот раз дежурить выпало интенсивке. Патологическое отделение просто заперли, и персонал на эти дни распустили.

Из больничных окон видно, как красные, синие и белые огненные шары взлетают вверх и тысячами звезд рассыпаются в темном ночном небе. Ракеты со свистом взмывают ввысь между домами. То и дело слышится вой сирен «скорой помощи». Народ развлекается как может, и двери травмопунктов гостеприимно распахнуты для медицинской помощи пострадавшим.

Грохочут залпы орудий. Целые серии китайских хлопушек с треском лопаются над Тагенсвей и в тихих переулках.

В гостиной включен телевизор.

Мария и Хабиба рядышком на диване слушают новогоднюю речь королевы.

Хабиба не понимает ни слова ни из этой речи, ни из новогоднего представления, где шестеро актеров благодарственными виршами провожают прошедший год. Ей просто доставляет удовольствие ласково пожимать руку Марии.

Рядом с телевизором сияет электрическими огнями елка. Гостиная в интенсивке ничем особенным не отличается. Висят на стенах какие-то скучные картины, на которые никто никогда не смотрит. Современное искусство. Мария никогда его не понимала. Мебель темного дерева, лакированная и холодная.

Веселый санитар вошел в холл и плюхнулся на диван возле Марии. В волосах у него серпантин, на плечах красное, синее и белое конфетти. Из внутреннего кармана форменной куртки он достает бутылочку «перно» и хлопушку.