Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

Торговка надолго исчезла в кабинете. Клара слышала голоса врача и пациентки. Ципкин говорил по-еврейски. Она в первый раз услышала, как он говорит на этом языке. Настоящий литвак! Кларе даже стало смешно. Она подняла журнал повыше, чтобы не только ничего не видеть, но и не слышать. До встречи с Александром остались считанные минуты, надо успеть успокоиться. Она откинулась на спинку стула и запрокинула голову. Варшава? Отец? Тетка? Гриша? Всё в прошлом, ничего не осталось, все превратилось в прах. Калман еще жив, но тоже одной ногой в могиле. Все проходит. Сейчас Клара на Ист-Бродвее, а где она будет через год? Через два года? Через пять лет? Тоже куда-нибудь уйдет. Туда, откуда не возвращаются. «И никто по мне скучать не будет… — Клара вздрогнула. — Я же еще молодая, откуда у меня эти мысли? Попрошу, чтоб он меня тоже осмотрел. Главное — сердце…» Клара почти задремала, в голове стало пусто. «Может, я и правда тяжело больна…» Открылась дверь. Клара поняла, что торговка вышла. С порога Ципкин говорил что-то о трех чайных ложках после завтрака, обеда и ужина. Breakfast, dinner, supper — эти слова Клара уже знала. Вдруг подумала: «А что я ему скажу? Нельзя перед ним унижаться. Скажу, что Фелюшу привезла, и все». Она почувствовала, что Ципкин смотрит на нее, словно пытается разглядеть ее лицо через журнал… В кабинет вошла вторая пациентка. Казалось, время остановилось. Чем они там занимаются? Почему так тихо? Аборт ей делает, что ли? Клара усмехнулась. Что за глупая мысль? Она уже, наверно, бабушка давно… Где-то в доме раздался детский плач — звук, который проникает через любые стены. Женский голос: кто-то утешает ребенка. Или кажется? В приемной было очень душно, Клара стала обмахиваться журналом. Ну и дура же я! Надо ж было такую авантюру затеять! Может, встать и уйти, пока не поздно? Они там никогда не закончат. До смерти будет сидеть там с этой теткой… В ту же секунду пациентка появилась из кабинета. Ципкин вышел следом, объясняя, как делать ингаляцию: «Вдыхать глубоко, но осторожно, чтоб не ошпарится. Вот так: ах-ха!..» Клара приподняла журнал. Краешком глаза она видела нижнюю половину ципкинской фигуры: белый халат, клетчатые брюки и огромные ботинки. Неужели он носит такой большой размер? Клара отложила журнал. Все расплывалось, как в тумане.

— Come in, please! [160] Входите, пожалуйста! (англ.)

Клара поднялась. Колени дрожали, пришлось сделать усилие, чтобы они не подогнулись. Теперь она его видела. Это Ципкин, хотя и заметно постаревший: на круглой плеши растут редкие волоски, как трава на болоте. Брови, кажется, стали гуще, он близоруко щурит глаза. Возле рта появились две глубокие морщины, губы недовольно кривятся, будто он вынужден делать что-то такое, что очень ему не нравится. Он ее не узнал! Защипало в носу, захотелось плакать. А может, оно и к лучшему? Осмотрит меня, и я уйду… Кабинет был обставлен так же скромно, как и передняя: два стула, письменный стол, лампа, среди бумаг лежит стетоскоп. Наверно, он и глазными болезнями занимается: на стене таблица для проверки зрения, как у окулиста. Ципкин снова что-то сказал по-английски. Клара откашлялась и ответила по-польски:

— Пусть пан доктор меня простит, я не знаю английского.

Стало тихо. Оба опустились на стулья. Он молчал, но Клара видела, что он узнал ее голос. На глаза навернулись слезы.

— Я не обознался? — спросил он, помедлив, и было видно, что он не сомневается в ответе.

— Ты не обознался, — ответила она ему в тон.

Он остался сидеть — нищий докторишка напротив стареющей дамы. Ципкин выглядел слегка растерянным и в то же время равнодушным, как человек, который давно не ждет от жизни ничего хорошего. «Он расстроился, что я не пациентка, — неожиданно для себя подумала Клара. — Ничего, я ему помогу».

— Это очень неожиданно, — сказал он по-польски, но с незнакомой, новой интонацией. Слово «неожиданно» прозвучало у него как-то очень жестко и будто бы с еврейским акцентом.

— Да, неожиданно.

Оба замолчали. Клара попыталась не глядя достать из сумочки платок, случайно вытащила вместе с ним зеркальце, уронила к себе на колени.

— Что случилось? Почему ты не сообщила, что приезжаешь?

— Не знаю. Твоя дочь тоже здесь.

— Фелюша? Где она сейчас?

Клара назвала гостиницу, в которой они остановились.

— Ты что, ее одну там оставила?

— Нет, с Луизой.

— А, ну хорошо.

Ципкин поднялся и быстро взглянул на дверь, словно собираясь ее запереть. На секунду навис над Кларой и опять сел. Они смотрели друг на друга. У нее по щекам текли слезы, но она их не вытирала. Он протянул руку и отодвинул в сторону стетоскоп, будто подчеркнув тем самым, что это не визит пациентки к врачу, а просто частный разговор.

— Да, вот так сюрприз.

— Надеюсь, я тебя не огорчила своим появлением.

— Нет, что ты. А я думал, мы больше никогда не увидимся.

Его губы задрожали.

Они наперебой заговорили о чем-то совершенно неважном: как прошла поездка, какой был пароход, где она на него села, где сошла. И пока они болтали об этой ерунде, незримая сила протянула ниточку от прошлого к настоящему, быстро-быстро стерла отпечатки времени с их лиц, фигур и голосов. Казалось, невидимая кисть заретушировала морщины, разгладила щеки, вернула обоим прежний облик, вытащив его из их памяти. Ципкин как по волшебству снова стал молодым, к нему вернулись мальчишеская робость и нахальство донжуана — сочетание, которое так нравилось Кларе. Ее глаза, которые сначала показались Ципкину усталыми и погасшими, вспыхнули былым огнем, на лице проступили бесстыдство и вожделение, но в то же время еврейская мягкость и материнская нежность. Все произошло за несколько секунд. Оба удивлялись и сами не понимали почему. «Ведь это же Александр, почему же он показался мне таким чужим?» — подумала Клара. «Это та же самая Клара, ничуть не изменилась», — решил Ципкин. Он узнал ее черты, которые успел позабыть. Они проглянули в ней, словно написанные самой природой письмена. Он встал и выглянул в коридор, наверное, чтобы убедиться, что там нет пациентов, а заодно украдкой бросил взгляд на другую дверь, которая вела из кабинета в комнату и была завешена зеленой гардиной.

— Как тебе в голову взбрело в Америку поехать? — спросил Ципкин.

Он тут же понял, что вопрос прозвучал слишком грубо, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

Клара будто не сразу поняла, о чем он спрашивает.

— Как? Да очень просто. Фелюша — твоя дочь. Открытки, которые ты раз в год присылаешь, ей отца не заменят. Она в школу ходит, там у всех детей есть отцы. Была бы девочка, не дай Бог, сиротой…

Клара осеклась. Последняя фраза получилась явно не к месту. Ципкин опустил глаза.