Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Я назвала вас несчастным прихлебателем?

— Да. Забыли?

— Чтоб мне так же о своих бедах забыть.

— Вот видите, невозможно помнить всё. Но это я помню, потому как есть пословица: что написано пером, не вырубишь топором. После этого я долго был на вас в обиде.

— Совсем не помню, честное слово.

— Что ж, бывает, мы делаем то, что нам не свойственно, а время не стоит на месте. Зачем держать в памяти неприятные факты? Видите, Клара Даниловна, я не лгал вам. Хотя письмо и написано моей рукой, я никогда так о вас не думал. Но давайте посмотрим дальше. «Она посылает вам нежные письма, а сама держит вас за полного болвана…»

— Не надо, хватит! Я вижу, что вы правы. Сама давно должна была догадаться. Это словечко он тоже любил…

— Я рад, что вы смогли понять. Конечно, ужасная история.

— Еще бы! Наобещал с три короба, ничего не сделал, так еще и жизнь мне поломал. Это ж надо было суметь, тем более стоя одной ногой в могиле. Глупец!

— А что я вам говорил, Клара Даниловна? Умный-то умный, только без мозгов. Он ведь из простой семьи, его отец кузнецом был. Он и передо мной виноват. Я бы вам много мог порассказать, но уже поздно, вы устали.

— Почему же, совсем не поздно. Спущусь на кухню, чай сделаю.

— Не надо, Клара Даниловна, прошу вас, не утруждайтесь.

— Съешьте хотя бы пирожное или фруктов.

— Не стоит, не стоит. Зачем же он так с вами поступил? Но вообще, он был очень ревнив. Если даже чего-то не хотел, все равно никому не отдавал, лучше испортить. Однажды захотелось ему порыбачить. Взяли мы с ним лодку. Везти рыбу домой смысла не было, говорю ему: «Борис Давыдыч, давайте лодочнику отдадим или выпустим». Так нет же! В песок закопал. Ну не дурак ли?

— Правда? Но почему вы говорите, если он чего-то не хотел? Меня-то он как раз хотел, даже слишком сильно. Вы же прекрасно это знаете.

— Не думаю. Если бы он вас хотел, то смог бы удержать.

— Вам же известно, Яков Моисеевич, что Миркин был импотентом.

— Да что вы? Насколько я знаю, как раз наоборот.

— И что же вы знаете?

— Ну, это не для дамских ушей. Он предавался своей страсти буквально до последнего дня. Не хочется об этом вспоминать, но я был вынужден участвовать в его похождениях, так что многое довелось наблюдать.

— И что именно?

— Клара Даниловна, я не вмешиваюсь в чужие дела, это, как говорится, мой принцип. У меня есть свое мнение, но я предпочитаю держать его при себе. Врачи предупреждали его, что такое обилие связей и любовь к жирной пище его погубят. Для сердца вредно. Но он говорил про лучших врачей, что они идиоты. Мог бы еще добрый десяток лет прожить с такой конституцией, как у него. Еще мальчишкой у отца молотобойцем работал. Однажды зимой разбудил меня среди ночи. Жареной утки захотел. Пришлось мне одеваться и бежать искать ему утку, когда все закрыто. Вот такой он был, Борис Давыдыч.

— Не думайте, что знаете о нем все.

— Вот и хорошо. Как говорится, меньше знаешь — лучше спишь… Господи, Клара Даниловна, а вы-то как, могу я спросить? Вы одна живете?

— Одна. С дочкой.

— Почему? Как вы в Нью-Йорке очутились?

— Знаете, я ведь тоже глупая, каждый глуп на свой лад. Александр женился на старой деве из Венгрии. Она просто его купила — тем, что помогла закончить университет. А я, идиотка, все по нему тосковала. Никого нельзя осуждать, Яков Моисеевич. Если бы много лет назад мне рассказали о такой женщине, как я, то я назвала бы ее дурой, идиоткой, ослицей. И вот сама натворила столько глупостей. Я была серьезно больна, думала, помру. Хотела, чтобы Фелюша хотя бы знала своего папу. Ребенок-то в чем виноват? Она часто о папе спрашивала. Мой сын, Саша, слава Богу, парень видный, богатый и меня очень любит. Мое единственное утешение. Я все ему и рассказала, у меня от него секретов нет. Он говорит: «Мама, поезжай». Жилье на него оставила. У него дом в Ямполе, настоящий дворец, но он часто в Варшаве по делам бывает. Короче говоря, приехала в Америку, и он упал мне в ноги, я имею в виду, Александр. Он несчастен со своей женой, она его совсем не понимает. Решила, подожду, что будет. Видимся, когда ему удается вырваться от пациентов. Тут эпидемия была, еще и сейчас больных полно, а врач дает клятву, что для него пациенты важней всего. Вот так пока и живу.

— Тяжело вам, Клара Даниловна. А вы ведь по-прежнему красивая женщина. Нет, вы достойны большего.

— Спасибо за комплимент. Была бы достойна, так и жила бы по-другому. Как постелешь, так и спишь. У меня ни к кому нет претензий, кроме как к себе. А вы-то как поживаете?

— У меня, как говорится, все хорошо. Но… жизнь проходит, старею, не молодею.

— Что было бы с женщинами, если бы мужчины не старели, а молодели?

— Ну, раз вы шутите, значит, всё в порядке. Бывает, казалось бы, радоваться надо, а все равно что-то гнетет. Я живу в Киеве, но чаще в разъездах, чем там. Правожительство для меня не вопрос, я купец первой гильдии. У меня склады в Киеве, дом родственница ведет. Когда Миркин помер, решил, что хватит служить, лучше самому быть хозяином. Миркин то обещал меня в завещании упомянуть, то грозился, что ни копейки не оставит. В конце концов так и сделал. Но, как говорится, судьба подыграла, видно, так было на роду написано. Такими делами начал заниматься, о которых раньше и не слыхал. Хватило смекалки, как говорится. Всю Европу объездил, даже в Китае побывал. Теперь настоящим американцем стал. Здесь все знают Винавера, имею в виду, в деловых кругах. В «Астор-Хаусе» живу, где все миллионеры останавливаются. И все же бывает иногда муторно на душе. В последний раз, когда через океан ехал, так тоскливо стало, чуть с ума не сошел…

— Почему вы не женились?

Яша улыбнулся.

— Меня часто об этом спрашивают. Я тоже жертва Бориса Миркина, земля ему пухом. Совсем молодым к нему попал, прошел его школу. Он все время повторял: «Не женись! А то будет, как у меня!» Его жена — это ведьма. Тогда он еще якобы с ней жил, так что я смог увидеть семейную жизнь вблизи. У него любовница была, аптекарша. Ей-богу, это было смешно. Он говорил: «Все обманывают. Любая женщина имеет свою цену». Вбил мне в голову. Когда я стал уже вполне взрослым мужчиной, увидел, насколько он прав. Он меня учил: «Лучше всего с замужними». И ведь так и вышло. Сам не понимаю, как это получилось. Помню, была у меня интрижка с женой одного лесоторговца. Как она его обихаживала! Пылинки с него сдувала, следила, чтоб не простудился, не дай Бог. Стоило ему кашлянуть, как пледом его укутывала и лоханку горячей воды несла ноги попарить. Красивая была. Мы с ним дела вели и жили по соседству. Я тогда на Миркина разозлился ненадолго. Однажды этот лесоторговец в Вильно собрался, она за три дня его собирать начала. Всяких лекарств в дорогу надавала, банку малины сунула. Стою у окна, вижу, он в бричку садится, а она с ним прощается, целует, обнимает, все расстаться не может. И только он отъехал, открывается у меня дверь. Смотрю — она. Даже не постучалась. «Яков Моисеич, — говорит, — поцелуйте меня!» Прямо так и говорит! Я ушам не поверил. Горячая оказалась — огонь!