Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Если ты и правда меня любишь, брось ее и поехали со мной.

— Нет, это невозможно, — отвечал Ципкин.

В два часа дня Клара была в порту. Александр подъехал чуть позже. Он привез два пакетика, для нее и для Фелюши. До отплытия оставалось еще несколько часов, и Александр поднялся к Кларе в каюту. Сел на стул и сказал:

— А ведь мы так толком и не поговорили.

— Если хочешь что-то сказать, еще есть время.

— Клара, я люблю тебя.

— Поздравляю! Если это любовь, то я жена Ямпольского раввина.

— Клара, ты меня не понимаешь.

— А что тут понимать? Я дала тебе шанс. И как ты его использовал?

— Клара, я попал в ловушку.

— Уже слышала. Это только слова, мой дорогой. Я даже не смогла от тебя добиться, чтобы ты хоть раз в неделю приезжал.

— Все не так просто. Я не все тебе рассказывал.

— А что еще? Почему ты так перед ней дрожишь? Пароход скоро отходит. Есть что сказать — говори, а нет — хватит мямлить.

— Клара, я буду скучать по тебе.

— Ага, вот и поскучай. Узнаешь, что это такое. Я жила совсем недалеко от тебя и скучала. Сперва я к тебе приехала, теперь ты приезжай ко мне в Варшаву. Тогда и увижу, как много для тебя значу.

— Может, и приеду.

— Только поскорей, как бы тебе не опоздать.

Фелюша неплохо научилась говорить по-английски. На пароходе она уже успела познакомиться с американской девочкой, своей ровесницей, и пошла с новой подружкой на палубу. Ципкин закурил.

— Клара, зачем ты уехала с этим Миркиным?

— Это история вот с такой бородой.

— Никак не могу забыть. Ведь это было. Каждый раз, как вспомню, блевать хочется.

— Ну так блюй. Что было, то было, назад не воротишь.

— Ты даже не жалеешь.

— Не жалею. Вообще ни о чем не жалею, как видишь.

— А теперь к этому доносчику едешь, к Яше Винаверу.

— Ну и что? Не буду скрывать, Александр, я его не люблю. Физически он мне неприятен. Но если он будет настойчив, я, наверно, соглашусь с ним жить.

— Раз так, ты действительно шлюха.

— Да, я такая. Прощай, Александр. Будь счастлив со своей женой.

— Ладно, я пошел.

— Иди, скатертью дорожка.

— Ну ты и тварь. Более низкого создания в жизни не встречал.

— Спасибо за комплимент.

— Чтоб я бросил достойную женщину ради такой мрази!

— Вот и оставайся с ней. Желаю счастья вам обоим.

— Прощай, сучка!

— Прощай, идиот!

Ципкин поднялся. Он был бледен как стенка.

— Хоть поцелуй меня на прощанье.

— Обойдешься, сука чертова!..

И Александр выбежал из каюты. Он забыл трость, но не стал за ней возвращаться. Клара так и увезла ее в Европу.

Когда Клара ехала в Америку, бушевал шторм, а теперь океан был спокоен. Стоял полный штиль. Дни выдались теплые. Клара даже познакомилась с другими пассажирами, в большинстве своем немцами, так что она могла с ними объясниться. Пароход остановился в Англии, и Клара на несколько часов сошла на берег. Пожилая еврейка мадам Бахрах, которая возвращалась в Берлин, не отходила от Клары и делала ей комплименты. Она даже предложила Кларе, чтобы та поселилась с ней в ее доме. У мадам Бахрах в Америке двое богатых сыновей, но она возвращается в Германию, чтобы лечь в землю рядом со своим опочившим супругом. Как же все-таки странны человеческие отношения! Клара поведала этой пожилой даме все без утайки: свои секреты, свои грехи. Мадам Бахрах ее утешала. Да, мадам Якоби совершила ошибку, но этот доктор Ципкин совершенно бессердечный человек. Он заслужил, чтобы она его бросила. Ничего, он еще приедет к ней в Варшаву и в ножки поклонится. А если мадам Якоби хочет выйти за господина Винавера и начать новую жизнь, то и правильно. На старости лет очень тяжело оставаться одной… Клара сама себе удивлялась. Она не привыкла доверять малознакомым людям. Всю жизнь она была такой гордой, такой заносчивой, и вдруг стала открытой и дружелюбной. Она улыбалась, и ей улыбались в ответ. Она стала приветливой, и ей платили той же монетой. Все годы, когда Клара жила с Гришей, Калманом, а потом с Ципкиным и Миркиным, она постоянно была так зла на весь мир, что иногда физически ощущала горечь во рту. Она играла с людьми — и с мужчинами, и с женщинами. Боялась, как бы ее не околпачили, не обвели вокруг пальца. И вдруг все это исчезло, она стала другим человеком. Соседи по столу держались с ней по-дружески. «Но как, почему? С меня будто порчу сняли, — удивлялась Клара. — Оказывается, это так просто — ладить с людьми. Всего-то и надо сказать доброе слово, улыбнуться, кивнуть в знак уважения!»

От завтрака до обеда Клара сидела в шезлонге на палубе и вязала кофточку для Фелюши. Ловко работала крючком, поглядывая на волны, небо, голубоватую полосу горизонта, и думала. Может, и не было бы этих бед, если бы она с самого начала была добрее? С Гришей нужно было больше терпения, ведь у него была чахотка. И Калмана нельзя было оскорблять! А как она поступила с Александром? Зачем потащилась за Миркиным в Европу? Сколько же она совершила ошибок! При всем своем уме не понимала элементарного правила: не делай другим того, чего не желаешь себе. А вдруг всё еще можно исправить? Вдруг она сумеет искупить свою вину? Что, если вернуться в Америку, упасть Александру в ноги и сказать, что она жить без него не может? Или с Калманом помириться, пока не поздно? Саша написал, что отец болен. Она могла бы делать добро, помогать больным, беднякам, детям. Ведь зла она сделала немало. Всю жизнь смотрела на других свысока. Клара думала и думала, мысли качались в такт волнам. Она будто прислушивалась к разговору, который вели в ее мозгу духовные силы. Часто рядом присаживалась мадам Бахрах. Она вышивала наволочку и рассказывала о родне, докторах и горячих источниках. Раньше ее истории оставили бы Клару равнодушной. Что ей чужие ревматизм, язва желудка или мигрень? Что ей дела давно минувших дней? Однако теперь ей все это стало интересно, она даже выспрашивала подробности. Неужели между вчера и сегодня такая большая разница? И разве чужие беды не похожи на ее собственные?

Днем еще куда ни шло, но по ночам Кларе становилось страшно. Она уезжает от Александра, стучат машины, и с каждым оборотом винта она становится от него все дальше. Но ведь она сама его обманула, еще тогда, раньше. В Нью-Йорке он нечасто к ней захаживал, но иногда все-таки появлялся. А что ей делать в Варшаве? Яша Винавер? У нее нет сил на новые аферы, и никого полюбить она уже не сможет. Так зачем же она сбежала? Почему не сняла квартиру и не попыталась прижиться в Америке? Александр, наверно, тоже был огорчен, иначе не стал бы проклинать ее в последние минуты. Может, он сказал правду: он попал в ловушку… «В крайнем случае вернусь. Посмотрю, как там, в Варшаве, на сына порадуюсь и снова в путь… Видно, судьба моя такая…»