Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

Разум говорил, что да. Почему нет? Все люди — эгоисты. Разве Юзек не готов причинить матери боль из-за своей мальчишеской гордости? Разве Зина рано или поздно не уйдет к какому-нибудь избраннику? А сама Шайндл? Она ведь из него веревки вьет. Совсем не считается с тем, что он работает с утра до ночи. Еще и недовольна, постоянно какие-то претензии. Если все думают лишь о себе, почему он, Азриэл, должен приносить себя в жертву? Семейные отношения — это не что иное, как договор. Что было бы, если бы Шайндл была молода и красива, а он, Азриэл, стал для нее обузой? Он прекрасно знал, как поступают женщины в таких случаях.

И все-таки что-то в нем протестовало. Он чувствовал, что две силы ведут в нем борьбу. Азриэл думал, что заплесневелое доброе начало давно покинуло его к чертовой матери, но вдруг оно вылезло из футляра и, как старый набожный еврей, стало грозить карами небесными. «Как это ты уйдешь? — спрашивало оно сердито. — Неужели ты такой подонок? Ты что, был на небе и видел, что Бога нет? С чего ты взял, что долго проживешь с этой крещеной? У тебя контракт с Всевышним, что ли? Если ты можешь делать все, что в голову взбредет, почему ты осуждаешь воров, грабителей, убийц, тех, кто подбивает на погромы и кто устраивает погромы? Если тебе можно делать что хочешь, то почему им нельзя резать детей и вспарывать подушки и перины? Понимаешь ли ты, Азриэл, сын Менахема-Мендла, что стоишь на одной ступени с Люцианом? Ты рассуждаешь о благородстве, порядочности, морали. На чем зиждется твоя мораль? На дарвинизме? На пустых фразах Гегеля, Фихте, Конта? Поверь: есть и Создатель, и душа, и свобода воли, есть заповеди и грехи. Если пророк Моисей и не бывал на небесах, все равно есть небеса, и Бог, и книга, в которую каждый сам записывает себе приговор своими поступками… Не думай, что сможешь сделать несчастной целую семью, а тебе это сойдет с рук. Все тебе зачтется. Не для того Бог дал тебе разум и чувства, чтобы ты вел себя как последняя свинья…»

Так оно проповедовало, говорило с жаром, принимая разные обличья: отца, деда, старого маршиновского ребе, люблинского раввина. «Разрушение Храма, изгнание из Испании, зверства Хмельницкого и Гонты. Хочешь заключить союз с этими убийцами? Что будет, если остальные мужчины начнут поступать, как ты? Тогда семьи вообще не будет, все женщины станут шлюхами, вырастет поколение преступников. На земле и так мало мира и покоя, но и того не останется. Человечество выродится, одичает, люди начнут есть друг друга. Поймают одного такого же, как ты, да просто изжарят его на огне. А что? По твоей философии можно…»

Азриэл больше не мог вынести этих наставлений. Зажег свечу. Он захватил с собой несколько номеров «Гацфиро». В Варшаве не было времени на еврейские газеты и журналы. Брал в руки, листал и откладывал на потом. А вот теперь захотелось почитать. Чего только не пишут! Ссоры между раввинами в Лондоне и между резниками в Йоханнесбурге. У Самуила Финна семидесятилетний юбилей. В Ришон-ле-Ционе невиданный урожай винограда, в Хадере строят новые дома, в Иерусалиме Ротшильд основал новую больницу. Что-то происходит с евреями, жизнь меняется прямо на глазах. В детстве Азриэлу никаких новостей о евреях слышать не приходилось, а сейчас все бурлит, все кипит. Здесь погром, а там еврей стал министром. Здесь еврею нельзя ездить на осле, а там еврей ссужает деньги королям. Антисемит Дрюмон [110] Эдуард Адольф Дрюмон (1844–1917) — французский политический деятель и публицист, автор широко известного антисемитского сочинения «Еврейская Франция» (1886). перевел на французский пасквиль Брафмана [111] Яков Александрович Брафман (1824–1879) — крещеный еврей, служил цензором. В 1869 г. опубликовал «Книгу кагала» — решения руководства минской еврейской общины в переводе на русский язык. «Книга кагала» не раз переиздавалась и широко использовалась для антисемитской пропаганды. «Книга кагала». Оскар Штраус из Нью-Йорка стал американским консулом в Константинополе. В Бомбее, в Индии, обнаружили еврейскую общину, которая существует там с разрушения Второго храма. Статья, что в этом году цедраты привезут в Варшаву с Корфу. Нашлись мошенники, которые их подкрашивали, но раввинат узнал и запретил, так что можно будет покупать смело. В пальмовых почках и ветках мирта тоже недостатка не будет. Реклама новых книг. Сочинители стали писать для простонародья на жаргоне. Под заголовком «Новый закон против евреев» Азриэл прочел: «Наши враги в Петербурге пытаются провести закон, по которому евреи смогут креститься только семьями. Причина в том, что многие принимают христианство ради права на жительство, но дома продолжают держаться еврейских обычаев…» Азриэл покраснел. Чтобы он, сын раввина Менахема-Мендла, стал одним из них? Порвал со своими корнями, со святым языком, каждое слово которого вызывает у него тысячи ассоциаций? С другой стороны, если материалисты правы, зачем оставаться с гонимыми? Зачем мучиться с Шайндл? Чего ради нести это никому не нужное бремя?..

Едва Юзек заговорил об отъезде в Палестину, как вот он, отъезд, и глазом моргнуть не успели. Юзек даже не захотел подождать, пока пройдут Дни трепета [112] Дни трепета (Покаянные дни, Грозные дни) — первые десять дней года по еврейскому календарю, время покаяния. . Шайндл вернулась в город. Из-за сына она целыми днями лежала пластом, перевязав голову, умоляла, плакала, но Юзек оставался глух. Он даже постельного белья не захотел с собой брать, готов был ехать в страну предков с одним чемоданом. Уезжал он не один. В Варшаве собралась целая группа «палестинцев», одни из Литвы, другие из Польши. Пели песни, курили самокрутки и говорили о морях, кораблях и гаванях, о земле, которую барон Ротшильд бесплатно раздает колонистам, о турецких законах и чиновниках. Слушая эти разговоры, Шайндл ломала руки. Сколько Юзек ей ни втолковывал, что еврейские лавочки — это ерунда, что у народа должна быть своя страна, свой язык и культура, Шайндл не могла его понять. Она твердила, что сына не иначе как сглазили. С чего еще мальчик решил бросить родителей, отказался от университета и собрался в Палестину? Наверно, с ума сошел. Говорят, там голод, арабы остались такими же дикарями, как во времена Измаила, и легко подхватить малярию, осушая болота. Земля там неплодородная, скудная, каменистая. Шайндл знала, что в Страну Израиля едут умирать, а не жить. Уезжают бедные старики, для которых всей общиной собирают деньги в жестяную кружку. В детстве ей рассказывали о Иерусалиме, праматери Рахили, праотце Аврааме и пещере, где он похоронен. Шайндл представить себе не могла, что эта страна существует до сих пор. А если и существует, то это ж где-то за тридевять земель. Она рыдала, пока слезы не иссякли, и уговаривала сына, пока у нее не кончились слова. Азриэлу пришлось взять для Юзека ссуду, Калман тоже дал денег, но ведь вся компания отъезжающих собирается жить коммуной и всем друг с другом делиться. Шайндл видела их: чернявые, патлатые парни с усталыми глазами. Они носили черные рубахи и, когда говорили, часто вставляли слова на святом языке. Ехала с ними и одна девушка. Еще до отъезда она взяла себе необычное имя — Авигаиль.