Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Бывает, допоздна спит. А бывает, ни свет ни заря.

— Ганка, скажи, ты ему предана?

— Да, пани.

— Ганка, в его возрасте так жить нельзя!

— Но что же я могу сделать? Я только служанка.

— Иногда и служанка может повлиять, если у нее есть голова на плечах.

— Да, пани, он делает, что хочет, никто ему не указ. Все должно быть в точности, как он приказал. Я его во всем слушаюсь. Верна ему, как собака…

— Человек — не собака.

— Да, но…

В замке входной двери щелкнул ключ: вернулся Саша. Ганка вскочила и бросилась на кухню. До сих пор она никому не раскрывала секретов паныча, но вдруг высказала такое, о чем следовало бы промолчать. Ведь пани ее выдаст. Ганка замерла, опустив глаза. «Все из меня вытянула, ведьма черноглазая. Он на меня рассердится и выгонит. Что я тогда делать буду? Не смогу без него! Люблю его, какой он ни есть…» Ганка почувствовала, что всем сердцем ненавидит эту женщину, которая уедет к своему любовнику, а она, Ганка, потеряет все сразу, и место, и счастье… «Что мне тогда делать, что делать? Разве только веревку взять и удавиться!» Ганка слышала, что они о чем-то говорят, но слов было не разобрать. Спорят, ругаются. Саша даже кричит на мать. «Сейчас войдет и меня прибьет», — подумала Ганка. Однажды, когда она что-то забыла, он дал ей оплеуху и оттаскал за косы. У него всегда револьвер с собой. На стене висела иконка. Ганка упала на колени. Наскоро прочитав молитву, подкралась на цыпочках к двери и прислушалась.

— В твоем возрасте здоровье беречь надо, — говорила Клара. — Жеребца, которого для скачек держат, на старых кляч не ставят.

— Мама, хватит, и слышать не хочу!

— Лучше сейчас, чем тогда, когда силу потеряешь.

— Я здоров, как бык.

— Бык тоже может здоровье потерять. Сынок, ты не думай, это не шутки. Был у нас родственник в Ломже, тоже по фамилии Каминер. Великан! Я его дядей звала, хотя это был какой-то дальний родственник отца. Так он в Ломже всех девок перепробовал. И вдруг парализовало. Мужчина свой костный мозг женщине отдает, а она забирает. Знаешь, как говорится: дурак дает, умный берет…

— Мама, прекрати!

— Лучше бы тебе жениться. Мне-то все равно, стану я бабкой или нет. Так и так скоро уеду.

— Да никогда я не женюсь!

— Почему?

Саша немного помолчал.

— Чем кто-нибудь будет спать с моей женой, лучше уж я буду спать с чужими женами.

— Фу, как некрасиво!

— Зато правда.

Ганка вытерла слезу. «Он не женится! Я останусь с ним навсегда!» Осторожно, неслышно ступая, она отошла от двери. Сегодня она уже два раза поела, но радостная весть пробудила в ней голод. На столе стоял горшок с прокисшими клецками. Ганка хотела их выбросить, но теперь стала глотать одну за другой. Опустошив горшок, начала оттирать его пучком соломы. «Не позволю, чтобы они лишили его здоровья! — бормотала Ганка сквозь зубы. — Приворожу его, привяжу к себе…» У себя в деревне она слышала, как это сделать: помыть грудь, а потом добавить воду ему в пищу. Надо попытаться, вдруг что-то выйдет. Ганка достала зеркальце. Долго рассматривала свое отражение: соломенные с золотым отливом волосы, румяные щеки, курносый носик, ярко-красные губы, голубые глаза, зубы — ровные и крепкие, как у собаки. На полной белой шее — бусы, Сашин подарок. Грудь — такая высокая и упругая, что, кажется, блузка вот-вот лопнет. «На что ему эти старые суки? — с удивлением подумала Ганка. — Я куда красивее их всех. И всегда верна ему буду». Она показала себе язычок и засмеялась, отчего на щеках появились ямочки. Посмотрела на стену, где висели медные кастрюли и тазы. Вот в этом тазу она сегодня ночью помоет грудь и, как только выпадет случай, нальет немного воды ему в суп…

Когда Клара была маленькой, одна престарелая родственница рассказала ей историю о девушке, которая посмеялась над праведником. Он проклял ее, пожелав ей вечно оставаться молодой. Проклятие осуществилось, все ее ровесницы состарились, сгорбились, их лица покрылись морщинами, но ее волосы были всё такими же черными, а щеки румяными. Из-за того что ее муж превратился в седого старика, она не захотела с ним жить. Внуки стыдились ее, ведь она выглядела моложе их. Старухи ее сторонились, а девушки смеялись над ней и называли бабушкой. Ей было так плохо и одиноко, что она бросилась в колодец.

Наверно, Клару постигло то же проклятие. Ей уже далеко за сорок (насколько далеко, Клара предпочитала не думать), но у нее маленькая дочурка, и она собирается ехать к любимому. Калман Якоби был для нее слишком стар, а Ципкин слишком молод. Он писал ей такие пламенные письма! Но мужчина должен быть старше женщины, а не наоборот. Клара боялась ехать в Америку. Ведь это так далеко, когда здесь день, там ночь. Как бы чего не случилось в дороге. Бывает, пассажир заболеет, умрет, и его бросают за борт. В газетах полно таких случаев. Вдруг эта поездка — ее последний путь? Клара понимала, что это просто нервы, но потеряла покой и сон. Именно сейчас, ни раньше ни позже, у нее пропали месячные. Ее кидало то в жар, то в холод. У нее все болело: голова, живот, поясница. Корсет давил грудь. Доктор говорит, это связано с менопаузой, но вдруг у нее опухоль? Может, это рак желудка? Раньше Клара совсем не боялась смерти, но теперь ей было страшно. В ее возрасте многие умирают. Рак груди, рак матки, сердце, почки, сахар, мало ли что еще. Ведь и ее маме было примерно столько же, когда она умерла. Клара впала в ипохондрию. Приготовления к отъезду шли все медленнее. Неизвестно, есть ли в Америке хорошие врачи. Александр гол как сокол, значит, приличного жилья у нее там не будет. Еще, чего доброго, придется работать идти.

Клара уже несколько лет подкрашивала волосы, а теперь совсем поседела. Сколько она ни красилась, седина все равно была видна. Как Клара перенесет плавание? Это две недели, не меньше. Приедет в Нью-Йорк седой старухой. Она выглядит, как бабушка Фелюши, а не мать. Если что, Саша поможет ей деньгами, но уж очень он боевой. Путается с женами начальства, еще эта привычка револьвер с собой таскать. Клара хотела его предостеречь, но он и слушать не стал. О чем только не передумаешь долгой зимней ночью, когда не можешь глаз сомкнуть! Всю свою жизнь вспомнишь, все ошибки, все глупости.

Гриши, ее первого мужа, давно нет в живых, а Клара до сих пор помнит все оскорбления, все обидные слова, которыми он ее называл. Мысленно ругается с ним, и только теперь ей приходит в голову, что надо было тогда ему ответить. И с отцом Клара сводит счеты. Ведь он фактически отдал ее в руки кацапам, у которых получал подряды. Смирнов ее, можно сказать, просто изнасиловал… Потом эта комедия с Калманом. Что это было? Легкомыслие? Безумие? Судьба? Ее деды были праведными евреями, а отец не захотел идти по их стопам. Считал себя просветителем. В Йом-Кипур у нее на глазах ел и курил сигары. Подделывал счета, говорил при дочери непристойности… Тут Клара себя одернула. Все-таки он ее отец, царство ему небесное. Эти размышления завели ее черт знает куда. Она-то сама чем лучше? Какое она имела право разрушить семью Александра? Может ли теперь ради него перечеркнуть все свое прошлое? В ней боролись страх и желание. Оно пробуждалось в ней, едва она отбрасывала грустные мысли. Аж кровь закипала в жилах. От фантазий голова шла кругом. Кларе становилось так жарко, что приходилось выходить на кухню попить водички… Она засыпала, тут же вздрагивала, просыпалась и засыпала снова. Ей снилась больница, похороны, кладбище. То она лежит в постели с Александром, то с кем-то другим, незнакомым. Он ласкает ее и шепчет нежные слова, но какие-то странные, сумасшествием отдают…