Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Доченька, графиня зовет.

— Иду, няня!

Фелиция вошла в спальню матери. Графиня лежала на кровати с балдахином, под головой две подушки, из-под чепчика выбились редкие седые локоны. По щекам, покрытым тонкими жилками, разлился нездоровый румянец, вздернутый носик и губы побледнели. На шее болтался небольшой вялый зоб. Только опытный глаз сумел бы разглядеть в этой увядшей, седой женщине следы былой красоты. Когда дочь вошла, графиня приподняла веки.

— Фелюш, мне не в чем встретить твоего отца. Хочу, чтобы ты съездила к портному Нисену…

Фелиция не поверила собственным ушам.

— Матушка, что ты говоришь? У тебя же целый шкаф платьев.

— Разве это платья? Тряпье старое.

— Папа еще не скоро приедет. Не одна неделя пройдет.

— Не спорь! Я не хочу встречать его как оборванка. Посмотри, какая я бледная…

Фелиция замолчала. Она никак не ожидала, что мать, в ее-то положении, станет думать о внешности.

— И что сказать Нисену?

— Привези его сюда. Тебя тоже приоденем. Не хочу, чтобы твой отец вернулся к двум нищенкам!..

У Фелиции слезы покатились по щекам.

— Хорошо, матушка. Сделаю все, как ты хочешь…

Зимой, в месяце адаре (тот год был високосным) [35] В високосном году по еврейскому календарю два месяца адар: первый приблизительно соответствует февралю, второй марту. , весь Ямполь был взбудоражен новостью: помещик возвращается из ссылки. Он въехал в Ямполь на санях-розвальнях, одетый в крестьянский тулуп, на ногах — валенки, на голове — папаха, похожая на меховую шапку, какие носят раввины. Помещик сам правил лошадью. В ссылке он растолстел, на багрово-красном лице смеялись налитые кровью глаза. Длинные усы заиндевели, на них висели сосульки. Позади помещика под меховой полстью сидела женщина в плюшевой шляпе, как у жены раввина, в шали, накинутой на плечи, и хорьковой шубе. Сани остановились перед шинком Калмана. Помещик помог своей спутнице вылезти, снял тулуп и накрыл им лошадь, а сам остался в русской бекеше до колен. В шинок он ввалился с шумом, громко топая, словно уже был пьян. У буфета стоял слуга Гец.

— Эй, жид, водки! — крикнул помещик.

Его спутница сняла шаль, шубу и шляпу. Это была женщина немного за тридцать, смуглая, черноглазая и белозубая, левая щека заклеена пластырем, сапожки на высоком каблуке забрызганы грязью. Те, кто явился приветствовать графа, увидели странную картину: кацапка достала из кисета горстку табаку, клочок бумаги, ловко свернула папиросу и, с наслаждением закурив, выпустила дым из ноздрей. Потом выпила стаканчик водки и закусила маковым пирожком. Граф чокнулся с ней и что-то сказал по-русски.

— Чего уставились, идиоты? На мне узоров нет! — рявкнул он на толпу.

Граф отозвал Геца в сторонку, пошептался с ним, потом отвез свою гойку на постоялый двор Ичи и отправился в поместье. Калмана не было дома, когда граф проезжал мимо. В поместье его не ждали. Графиня спала. Фелиция сидела в библиотеке и читала стихи. Хелена, приехавшая из Замостья, в гостиной колотила по клавишам фортепьяно. Ворота были распахнуты. Первыми, кто увидел графа, оказались два пса, Волк и Перун. Они приветствовали его громким лаем. Граф успокоил собак. Войцех, кучер, а теперь также лакей и камердинер, сжав в руке шапку и склонив седую голову, со слезами на глазах вышел навстречу хозяину. Старый слуга не мог сказать ни слова, только шлепал губами, как немой. Няня Барбара рассмеялась, всплеснула руками и вдруг заголосила, как по покойнику. Хелена бросила игру и в тонком платье и замшевых туфельках выбежала к отцу. Он осмотрел ее с видом знатока:

— Красавица!

Отец и дочь обнялись. Тут же появилась Фелиция, граф расцеловал ее в щеки. Фелиция стояла бледная, ее зубы стучали. Отец вернулся домой навеселе.

— Ну, а мать-то где?! — крикнул он нетерпеливо.

— Мама больна.

— Что это с ней? Пойду взгляну.

Не сняв тулупа и папахи, он поспешил к жене. На коврах остались грязные следы. Графиня уже проснулась и сидела на кровати, растерянно сжимая в кулаке зеркальце с серебряной ручкой. Граф застыл на пороге.

— Это она или ее мать? — пробормотал он растерянно. От волнения он позабыл, что теща уже давно на том свете. Но тут же вспомнил и выкрикнул: — Мария!

— Ты вернулся, — сурово сказала графиня. — Теперь можно и умереть.

— Зачем же умирать? Ты ведь еще далеко не стара!

Он подбежал, обнял ее, стал целовать волосы, лоб, щеки. Графиня не шевелилась, будто у нее совсем не осталось сил, ее лицо было горячим и мокрым. За десять минут, пока граф находился у жены, Войцех успел распрячь лошадь. Кухарка Магда поймала во дворе гуся на обед и принесла из подвала запечатанную глиняную бутыль, оставшуюся от веселых времен, когда в замке давали балы. Граф вышел от жены уже без тулупа и папахи. Он снял валенки и обулся в высокие сапоги. Распахнув дверь, он увидел Фелицию.

— С чего это ты в черное вырядилась? Никто не умер.

— Сейчас переоденусь.

— Что за книжка? Сентиментальная чепуха!

— Отец, прошу тебя, не надо так говорить. Это великий поэт, это пророк!

— Пророк! — передразнил граф. — Лучше бы хоть какого жениха себе нашла!..

Фелиция расплакалась. В ссылке его характер совсем огрубел. Сапоги вульгарно скрипели, на жилете болталась латунная цепочка часов. Вместо рубашки он надел черную блузу. Граф напоминал Фелиции русских агентов, которые приходили в замок искать Люциана.

— Прости его, Господи, — пробормотала она.

Граф поставил ногу на стул.

— Тебе что, муж не нужен? У тебя кровь в жилах или молоко?

— Папа, пожалуйста, не начинай. Не огорчай меня. Мы за тебя Бога молили.

— Меня не Бог помиловал, а царь.

— Отец, прошу тебя, не порти нам праздника!

— Настоящая старая дева… Бога нет. Иисус был вшивый еврей, апостолы торговали верой. Про Дарвина слыхала?

— Отец, перестань!

— Погоди, куда ты? Человек произошел от обезьяны. Наш прадед — орангутанг. Ха-ха-ха! Он сидел на дереве и искал у себя блох. Это чистая правда! В Сибири больше прогресса, чем здесь у нас. Для нас слишком важны знатное происхождение и пустые фразы. Ха!

Граф вышел. Фелиция осталась стоять в оцепенении. Все то же самое. Он всегда любил над ней издеваться. Ее мучения для него игрушка. А теперь стал совсем жестоким. Бедный, он же пьян. Богохульствует, не думает о душе… Фелиция пошла в спальню матери. Графиня стояла в белье, а няня пыталась зашнуровать ей корсет. Фелиция вздрогнула и быстро закрыла дверь. Потянула другую ручку и увидела Хелену. Та тоже переодевалась.

— Извини.

— Да ничего, входи. О чем ты с ним говорила? Он великолепен, правда?

«А ведь она уже совсем взрослая, у нее уже грудь, — удивилась Фелиция. — А кажется, еще вчера была ребенком. Господи, как время летит! И до чего же бесстыдное поколение выросло!.. Какая у нее кожа! А плечи, а волосы! Она-то определенно будет счастливее меня. У нее все есть, кроме души…»