Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

И показала язык. Теперь оба злы друг на друга.

С работниками тоже не было покоя. Писаря, бракеры, сторожа, мужики в поместье, дровосеки в лесу — все были чем-то недовольны. Ссорились, жаловались Калману, донимали его доносами, в которых обвиняли друг друга в мошенничестве. Сторожа в лесу не охраняли как следует или были подкуплены ворами, бревна пропадали. Крестьяне в поместье припрятывали зерно и картошку, выгоняли скот на луга Калмана. Ему приходилось самому за всем присматривать. На мельницах крали муку. Оптовики, у которых Калман брал товар для лавки, обмеривали и обвешивали, приписывали товары, которых он не заказывал, дважды требовали плату за одно и то же. Каждый старался урвать. И что Калману оставалось? Дать себя разорить? Он вспоминал, как прочитал в «Нахлас Цви» про мудреца, который оставил детям пучок шафрана, примерял на себя стих «и оставляют имущество свое другим»… [42] Псалмы, 48,11.

Чем больше Калман размышлял, тем яснее видел, что не богатство принадлежит ему, а он принадлежит богатству. Выходит, Зелда права? Что богатство ему дало? На ужин — тот же бульон и миска каши. И спит он на обычной подушке, а не на золотой. Раньше он ел спокойно, не спеша, пережевывал каждый кусок, а теперь глотает второпях. Когда-то он любил вздремнуть после обеда, а сейчас не может уснуть, когда бы ни лег, мысли не позволяют. Счастье еще, что Господь, да будет Он благословен, дал людям субботу. В пятницу Калман откладывает все дела. Зелда дает ему рубаху, белье, лапсердак и чулки, и он с Майером-Йоэлом идет на речку, или они едут с Гецем в Ямполь, в баню. Когда Калман возвращается, Шайндл подносит ему горячий пирог и блюдце сливового варенья. Потом он надевает праздничный кафтан и садится читать Песнь Песней. Слава Богу, в субботу все положено делать без спешки. Зелда и Юхевед благословляют свечи в серебряных и латунных подсвечниках. Дочери причесываются, умываются, надевают начищенные туфельки и нарядные платья с фартуками. Майер-Йоэл не привык молиться в одиночку, но Калман уже дал обет построить в поместье небольшую синагогу и пригласить десять человек для общественной молитвы. Он купит книги, закажет резной ковчег и биму [43] Бима — возвышение в синагоге, с которого читают свиток Торы. , свиток Торы, рукомойник, канделябры, праздничный светильник, прикажет сделать на стене надпись «Представляю Господа перед собой всегда». Даже микву построит. Лишь бы Юхевед благополучно родила. Лишь бы Шайндл вышла замуж. Лишь бы Мирьям-Либа стала невестой. Он, Калман, не собирается глупо растратить свои годы и явиться на тот свет с грузом грехов. Есть у денег и одна хорошая сторона: с ними можно много добра сделать, и для себя, и для других…

Долгими уговорами Майер-Йоэл добился своего: Калман согласился поехать на Швуэс к маршиновскому ребе. В карете расположились также реб Менахем-Мендл и Азриэл. У Азриэла не было ни малейшего желания куда-то ехать. Каждую свободную минуту он хватался за подаренные Валленбергом книги, изучал алгебру, геометрию, латынь, физику, химию, географию — всё сразу. Еще он привез из Варшавы географический атлас и несколько словарей. Жаль было все это оставить и ехать к какому-то ребе, но и отказать будущему тестю он не мог. Калман велел приготовить в дорогу коржей и пирогов, захватил корзину вина, чтобы приехать не с пустыми руками. Выехали накануне праздника. Азриэл не спал всю ночь. Наука так его увлекла, что между мешочком с филактериями и молитвенником он засунул книгу по космографии, карандаш и циркуль.

В два часа начало светать, но до восхода было еще далеко. В три карета должна была подъехать к дому раввина. Реб Менахем-Мендл встал, омыл руки. Он не мог подавить зевоту. Конечно, маршиновский ребе — великий праведник, но реб Менахему-Мендлу больше хотелось бы съездить к Проповеднику из Туриска. Жаль, до Туриска от Ямполя очень далеко, реб Менахем-Мендл уже давно там не был. Читать «Шма Исроэл» было слишком рано, и он стал наизусть повторять Мишну. Звезды уже гасли на небе, на востоке алело облако, но здесь, в доме, за закрытыми ставнями, еще царила ночь. Сиван [44] Сиван — девятый месяц еврейского календаря, приходится на май-июнь. выдался жаркий, но сейчас Азриэлу было холодно. Пропел петух. Мать, в халате и домашних туфлях, тихо, как тень, передвигалась по комнате. Миреле, обхватив колени, сидела на кровати, растрепанная, погруженная в свои девичьи думы. Мать поучала:

— Веди себя там прилично. Как твой дед говорил? Нельзя идти против всего мира. Тебе, слава Богу, такое счастье выпало. Смотри, не разрушь собственными руками.

— Мама, ты все наперед знаешь, — отозвалась Миреле.

— Смотри-ка, а я думала, она спит. Полей на пальцы да выпей чашку цикория. Нечего ему завидовать, скоро, даст Бог, сама невестой станешь. С кем же я тогда останусь? Улетят ласточки из гнезда.

— Ну, ага, ну, — протянул реб Менахем-Мендл, и было непонятно, что он хочет сказать.

— Рассвело, — заметила Тирца-Перл. — Пора ехать…

Послышался стук колес, подкатила карета. Азриэл взял сумки и вышел из дому. Небо полыхало, на траве сверкала роса. Поднявшийся ни свет ни заря еврей, зажав под мышкой мешок с талесом [45] Талес — молитвенное покрывало. , брел по улице. Казалось, он спит на ходу, будто где-то блуждал всю ночь. Над рекой клубился туман. Лошади, покорно наклонив головы, нашептывали друг другу на ухо какие-то секреты. Майер-Йоэл выглядел бодро, шелковая шапка сдвинута на затылок: он одержал победу. Калман помог реб Менахему-Мендлу забраться в карету. Гец жевал соломинку и помахивал кнутом. Сваты сели на широкое сиденье, Майер-Йоэл и Азриэл — напротив. Тирца-Перл вышла их проводить.

— Присматривайте за ним.

— Не беспокойтесь, — ответил Майер-Йоэл. — Там медведи по улицам не ходят.

— Всегда надо беречься.

Гец взялся за вожжи. Проехали рыночную площадь, церковь, лавку Калмана, запертую на тяжелый замок. Дорога на Маршинов шла мимо поместья. Волновались зеленые колосья. Казалось, они беспокоятся: успеют ли созреть до жатвы? Хватит ли времени? Одинокая птица хлопала крыльями, выискивала что-то в борозде. На обочине стояла Шайндл. Она махнула рукой, Гец остановил лошадей. Девушка была бледная, не выспавшаяся. Она держала два узелка, один перевязанный бечевкой, другой зеленой ленточкой.

— Дочка, в чем дело? — спросил Калман. — Почему не спишь?

— Папа, это тебе, в дорогу.

— Спасибо. Что это?

— А это тебе.

Азриэл покраснел до корней волос.

— Спасибо большое.

— Счастливого пути.

— До свидания.

Карета покатила дальше, Шайндл исчезла вдали. Азриэл хотел ей помахать, но постеснялся. Калман погладил бороду.

— Твоя невеста, а?