Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

Вдруг Ципкин заметил, что стоит перед отелем «Краковский».

Обычно здесь за стойкой находился гостиничный работник, но в этот раз никого не оказалось. Горела керосиновая лампа. Ципкин поднялся на несколько ступенек и вернулся. Если бы он знал, в каком она номере! На стойке лежала регистрационная книга. Ципкин открыл последнюю страницу. Да, вот она! Клара Якобова, ее подпись. Так, и какой же номер? Откуда-то появился коренастый человечек без куртки, в белых нарукавниках, с копной соломенных волос и розовыми глазами альбиноса.

— Кого вы ищете?

— Мне нужна пани Клара Якобова.

— Она, наверно, уже спит. Кем вы ей приходитесь?

— Я ее брат. — Ципкин сам удивился, что соврал и глазом и не моргнул.

— Что вам угодно? У нас нельзя беспокоить постояльцев.

— Это очень важно. У нее ребенок заболел. Я только из Ямполя.

Вдруг Ципкин сообразил, как надо действовать. Он достал из кармана серебряный полтинник и протянул клерку. Тот осмотрел монету, взвесил на ладони, сделал движение, как будто хотел постучать монетой о мрамор, чтобы проверить, не фальшивая ли она.

— Они в восьмом номере, второй этаж. У нас нельзя беспокоить…

— Это же моя сестра!

Ципкин взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. «Безумие какое-то, — сказал он себе. — Это всё от скуки, черт бы ее побрал…» Вот и цифра 8. Он постучал, подождал немного и постучал снова, сильнее. Ципкин вел себя, как пьяный, который торопится что-нибудь натворить, пока хмель не испарился из его головы. Послышались тихие шаги.

— Кто там? — спросила Клара по-русски.

— Это я, Александр.

Он стоял, затаив дыхание и опустив глаза, сбитый с толку собственной авантюристичной натурой. Ципкин весь обратился в слух. Он слышал, как Клара в домашних туфлях ступает по полу, как чиркает спичкой. И вот дверь открылась. Клара стояла перед ним, чужая и незнакомая. Казалось, за несколько дней она стала гораздо старше. Она была в шлафроке, на волосах сеточка. Клара смотрела на Ципкина печально и удивленно.

— Вы должны были прийти в восемь.

— Но я не мог! Я же не знал, что вы здесь.

— Посыльный вам передал.

— Какой посыльный?

— Разве вы не получили письма? Входите.

Горела свеча в бронзовом подсвечнике, кровать была застелена. На столе лежали журнал и чулочная подвязка. Ципкин и Клара молча смотрели друг на друга.

— Я же говорил вам, что больше там не живу, — нарушил он молчание.

— Но не говорили, где живете теперь.

— Я не получил письма.

— А кто тогда получил?

— Они. Данцигеры.

— И прочитали?

— Да, прочитали.

— Посыльный сказал, что отдал письмо вам в руки.

— Это был не я, а Здзислав, сын.

— И он же ответил посыльному?

— Очевидно, да.

— И как вы узнали, что я здесь?

— От Азриэла.

— Где, когда? Хотя, какая разница? Если я за эти два дня не померла, значит, буду жить вечно…

Ципкин обнял ее, и она склонила голову ему на грудь. Клара слегка дрожала, но потом успокоилась. У нее под глазами лежали темные крути.

— Я думала, ты меня больше знать не хочешь. — Клара перешла на «ты». — Ждала тебя… Чуть с ума не сошла…

— А что твой муж?

— Уехал. К своему зятю, к ребе. Бросил меня.

— Он сам так сказал?

— И так видно. Шубу взял с собой. Майера-Йоэла вместо себя оставил.

— Понятно.

— Какое они имеют право вскрывать твои письма? Ты там вроде жениха?

— Уже нет, все кончено.

— Я тебя об этом давно спрашивала, но ты так и не ответил. Почему кончено? Потому что мое письмо прочитали?

— Я ее не люблю.

— Но ты ведь был ее женихом, да?

— Не совсем так.

— А как? Ладно, все ясно. Женщины очень привязчивы, и в этом их трагедия. Ведь все не по моей воле произошло. Что мне делать теперь?

— Как это что делать? Поцеловать меня!

— Я беременна!

Ципкин убрал руки с ее талии и попятился назад.

— От кого? — спросил он хрипло.

— Сам знаешь.

— В таком случае это никогда не известно. Ты же сама говорила, что с ним спишь.

Клара не знала, что ответить. Она посмотрела на Ципкина, словно вдруг перестала его узнавать.

— Я постараюсь от этого избавиться, хотя это опасно.

— Почему опасно?

— После родов очень сильные кровотечения были. Целый год.

— Посоветуйся с врачом.

— Хорошо.

Оба замолчали. Ципкин снова бросил взгляд на стол. «А где вторая подвязка?» — Он будто хотел заставить себя думать о другом. Он шел сюда с радостью и желанием, но разговор о родах, кровотечениях и аборте его охладил. «Как быстро у них все становится серьезно!» — Ему стало стыдно этой мысли, но тут же захотелось повернуться и убежать. Он посмотрел на дверь. У Клары заболело в груди.

— Не убегай. Я не собираюсь ничего у тебя требовать.

— Да.

— Садись.

Ципкин сел и увидел на ковре вторую подвязку. Попытался поддеть ее носком ботинка. Как легко все начиналось! Обычный флирт. И вот чем обернулось. Он почувствовал руку судьбы. В голову пришло медицинское сравнение: такие отношения похожи на болезнь, которая начинается с легкого кашля, насморка, небольшой головной боли, и вдруг — глядь, а больной уже лежит на смертном одре…

Ночь Ципкин провел с Кларой. Рано утром, пока не проснулась гостиничная прислуга, он тихо выбрался из номера. За поцелуями и ласками он надавал Кларе множество обещаний. Но Ципкин не собирался на ней жениться и становиться отцом ее ребенка. Она забеременела, живя с двумя мужчинами одновременно. Одно дело — любовная интрижка, и совсем другое — стать ее мужем, дать ей свою фамилию, стать отцом ее детей… Шагая по пустынным утренним улицам, Ципкин удивлялся, как Клара сама этого не понимает. Или делает вид, что не понимает. Это же ясно: каким бы мужчина ни был безнравственным, он знает, что прилично, а что нет, с кем можно создать семью, а с кем — только пойти в гостиницу или меблированные комнаты.

Они договорились, что в час дня встретятся у Семадени. Ночью Ципкин почти не спал и сейчас решил пойти домой, на Длугую. На Беланской он завернул в кафе и заказал завтрак. Официантка подала булку, масло и яйца и принесла свежую газету. Ципкин сонно жевал и пытался читать. Клара обещала, что заплатит за воспитание Саши двести рублей. Ципкин отошлет их своему кредитору, пану Данцигеру. Но может, лучше не брать у нее этих денег, которые она должна ему за две недели? Не пытается ли она его купить? Он потерял хорошее жилье, променял приличную девушку на вульгарную женщину, дочь поставщика и жену перекупщика. А она еще и родить от него собирается…

Ципкин читал о конной ярмарке, которая будет проходить этим летом, и о том, что польские женщины, да и мужчины презирают конный спорт, в то время как в Лондоне леди ездят верхом в парках и даже участвуют в скачках. Польская пресса вообще пестрела сравнениями с заграницей. В каждой статье, в каждой заметке — ссылки на Англию, Францию, Швейцарию, Соединенные Штаты. В этих странах уже давно есть канализация, улицы и тротуары — широкие, водостоки — чистые. Когда здесь, в Варшаве, женщина стала детским врачом, это была сенсация, а в Западной Европе этим давно никого не удивишь. Служащие вежливы, полицейские переводят школьников через улицу, в цирках и на всевозможных выставках — электрическое освещение, в университетских библиотеках студентам выдают книги на дом. Если переселяешься в новую квартиру, об этом не надо сообщать властям. Никто ни у кого не спрашивает документов, можно ездить из страны в страну без паспорта. Зевая, Ципкин водил глазами по газетным строчкам. Да, мир огромен, свободен и светел, а он, Ципкин, заживо похоронен в Царстве Польском, ходит в кружок, где собираются всякие провинциалы, связался с неуправляемой женщиной, «бой-бабой», как говорят по-русски. «Бежать отсюда, пока не поздно! — думал Ципкин. — Хватит с меня…»