Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Не нравится мне это! — сказала она сердито.

— Все происходит по воле Божьей.

— Нет, Менахем-Мендл, не все…

В прежние годы зимой Калман каждый день ездил в местечко, особенно между Пуримом и Пейсахом. Ямполю нужна была его пшеница для мацы. Ямпольские хозяева наблюдали, как на поле Калмана проходит жатва. В прошлом году община отдала муку для мацы на откуп одному из богачей, а потом бедняки жаловались, что в муку подмешали слишком много отрубей и маца получилась черная. Кроме того, Калман отвечал за деньги на мацу для неимущих, а мельница теперь принадлежала Майеру-Йоэлу, и перед праздником надо было ее очистить. А тут один из молодых хозяев, недоброжелатель Калмана, заявил: раз реб Менахем-Мендл — сват Калмана, то раввину нельзя доверять проверку зерна. Весь город разыскивал Калмана, чтобы передать ему сплетни и узнать о дочери, но он как в воду канул. Майер-Йоэл все время проводил на мельнице, даже на молитве не появлялся. В синагоге насмешники приставали к раввину с расспросами о Мирьям-Либе, но Менахем-Мендл отвечал:

— Надо молиться, и Всевышний, да будет Он благословен, поможет.

— Ну да, есть же молитва за беременную, — заметил молодой человек, недруг Калмана.

— К чему это?

— Как к чему? — И молодой человек шепнул раввину на ухо грязное слово о Мирьям-Либе.

Реб Менахем-Мендл побагровел. В святом месте говорить такое, да еще о еврейской девушке! Сколько раз он замечал, что люди не следят за своим языком: подумаешь, большое дело, сказать какую-нибудь гадость!.. Реб Менахем-Мендл долго читал «Шмойне эсре», тер ладонью лоб, чтобы прогнать посторонние мысли. Он молился за Калмана, жену, дочь, Азриэла и Шайндл, молился за всех евреев. На словах «И в Иерусалим, город Свой, по милосердию Своему возвратись» он тяжело вздохнул. Когда же придет избавление? Давно пора. Посреди молитвы он не сдержался, вставил на идише:

— Ох, Господи.?. Отец Ты наш…

Время шло, а Калман все не показывался. Вдруг из Варшавы пришла телеграмма, что Мирьям-Либа умерла. Телеграфист отправил с ямпольского вокзала мужика в поместье. В тот день Калман впервые поехал в Варшаву поездом. Юхевед начала справлять по сестре траур. Ямполь был потрясен. Извозчики, которые возили пассажиров на вокзал, рассказывали, что Калман вошел в вагон с известью, не сказав никому ни слова. Даже реб Менахем-Мендл стал понимать, что не все тут гладко, иначе Калман зашел бы попрощаться со сватом. Тирца-Перл снова расхаживала по комнате.

— Вот беда-то! Чтобы девушка ни с того ни с сего взяла да померла. Не понимаю!

Реб Менахем-Мендл промокнул платком глаза.

— Кто может понять пути Господни?..

Поставщик, который привозил из Варшавы товар для лавочников, конкурентов Калмана, сообщил странную весть. Оказалось, что у реб Ехезкела Винера никто из родных Калмана не останавливался. Поставщик спросил, где их найти, но реб Ехезкел начал заговаривать ему зубы. Ямполь бурлил. Ясно, что дело нечисто. Почему бы не остановиться у родственника? Недоброжелатель Калмана не поленился съездить в Варшаву. Говорили, что его даже снабдили деньгами на дорогу. Через три дня он вернулся и рассказал, что к Ехезкелу Винеру его не пустили, но родных Калмана там нет. Он пошел в еврейскую больницу, но никакой Мирьям-Либы там не оказалось. В синагоге ему сказали, что в те дни не было похорон взрослой девушки. В Ямполе уже не знали, что и думать. Одни пришли к выводу, что Мирьям-Либа покончила с собой, как ее дядя Хаим-Йойна, и ее похоронили у ограды. Другие считали, что Мирьям-Либа сбежала и выкрестилась…

Снег растаял, и Ямполь утопал в грязи. Реб Менахем-Мендл приехал очистить мельницу. Он спросил Майера-Йоэла, что случилось с дочерью Калмана, и Майер-Йоэл ответил: просто умерла. Работа с мельницей затянулась на много часов. Реб Менахем-Мендл наблюдал, как отскребают жернова, моют и чистят камеру и каждую шестерню, каждый винтик, до которого только можно достать рукой. Теперь мельница была кошерной, но на другой день разлилась река. Вода прорвала шлюз, затопила плотину, а мельницу залила по щиколотку. Уже думали, что Ямполь останется без мацы, но потоп быстро отступил, и начали печь. А пересуды о дочери Калмана не прекращались. Город разделился на две стороны, одни говорили — крестилась, другие — повесилась. Женщины, которые лили воду, ругались с теми, что месили тесто, те, кто его раскатывал, ссорились с теми, кто прокалывал дырочки зубчатыми колесиками. Реб Менахем-Мендл заходил в пекарню присмотреть, чтобы все делалось по Закону: чтобы вовремя протирали скалки, чтобы тесто не забродило, чтобы работницы мыли руки и вычищали ногти.

— Не беспокойтесь, ребе, все будет кошерно… — хихикали женщины и толкали друг дружку в бок.

Кто-то прислал в Мартинов пасквиль. Старший сын ребе Шимен писал письма богатым хасидам, когда вошла его жена Менихеле и подала мужу письмо из Ямполя. Реб Шимен распечатал конверт и достал листок бумаги. Подписи не было. Реб Шимен прочел:

Маршиновский ребе, знайте, что дочь вашего свата Калмана повесилась, а Калман увез ее тело в Варшаву и распустил слух, что она умерла от болезни. Вы можете узнать в варшавской синагоге или погребальном братстве, что ее похоронили возле кладбищенской ограды. Не будь Калман так богат, он не смог бы этого утаить, однако за деньги возможно все… Маршинов будет опозорен, если внук ребе женится на сестре самоубийцы. Об этом сообщает вам ваш хасид, который не хочет допустить святотатства. Расследуйте дело, и истина всплывет на поверхность, как масло в воде…

Реб Шимен, в замшевых полусапожках, прошелся по комнате, пригладил черную, как смоль, бороду. Он сам посоветовал сестре, Иске-Темерл, женить Йойхенена на дочке Калмана. Тогда он, Шимен, рассчитывал, что «образованная» жена, эта самая Мирьям-Либа, отвратит мужа от двора ребе, и те, кто хочет видеть своим наставником Йойхенена, останутся с носом. Но получилось, что Йойхенен стал женихом Ципеле, а от этого Шимену никакой выгоды. Даже наоборот. Раз Калман богат, у Йойхенена появится больше сторонников. Значит, лучше, чтобы свадьба не состоялась. Ведь Йойхенен и без свадьбы приобретет дурную славу. Опять женихом он станет нескоро, а если отец за это время, не дай Бог, преставится, то неженатого парня ребе не сделают… Реб Шимен помахал листком бумаги и пошел к сестре. Он распахнул дверь в комнату Иски-Темерл и сказал:

— На, читай!

Когда реб Шимен вошел к Иске-Темерл, она изучала «Кав гайошер» [77] «Кав гайошер» («Истинная мера») — дидактическое сочинение рабби Цви-Гирша Койдановера, популярное женское чтение. . Положив на книгу платок, Иска-Темерл водрузила на переносицу очки в золотой оправе и взяла письмо. Ее брови поползли вверх. Она шумно высморкалась. На благородных бледных щеках вспыхнули багровые пятна. Иска-Темерл скривилась, будто раскусила что-то очень невкусное, и сморщила нос.