Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Что пан будет заказывать?

— Водки.

— А закусить?

— Корж.

— А пан не местный, — заметил здоровяк.

— Не местный.

— Из Люблина?

— Да.

— Дорога плохая сейчас, наверно?

— Хуже некуда…

«Не твое собачье дело, откуда я, — подумал Люциан. — Все им знать надо, евреям чертовым. Лезут в душу. Вдруг он осведомитель у кацапов? А что, вполне возможно». Люциан пожалел, что заглянул в шинок, но нельзя же сразу взять и уйти, только хуже будет. «Живым не дамся!» — подумал он в который раз. Парень принес графинчик водки, стакан и корж.

— А в Люблине где пан живет?

— Пошел к черту!..

Тот отшатнулся.

— Я ж просто спросить хотел, может, чем помочь могу…

— Иди делай свою работу!

Мирьям-Либа пролежала в жару несколько дней. Люциан привел врача-еврея по фамилии Гелибтер. Врач осмотрел больную и прописал постельный режим и таблетки. Он сказал, что в организме Мирьям-Либы не хватает железа, а болезнь вызвана усталостью и анемией, и велел каждый день выпивать четыре сырых яйца и принимать ложку коньяка после еды. Мирьям-Либа пыталась читать роман Крашевского или стихи Асника, но засыпала на первой странице. Просыпалась и опять засыпала. То светило солнце, то моросил дождь, Люциан то был рядом с нею, то куда-то исчезал. Появлялись Шайндл, Азриэл, Ципеле, но Мирьям-Либа никогда не видела во сне ни отца, ни мать. Люциан, кажется, пил, от него пахло водкой, но пьян он не был. И, возвращаясь с улицы, каждый раз приносил какие-нибудь новости. Где-то загорелся дом, но пожарные потушили, а старший у них — еврей. Река вышла из берегов, в деревне неподалеку пришлось спасать из воды больных и детей. В Замостье, оказывается, есть суд и тюрьма, офицерский клуб и духовная семинария. Люциан познакомился с регентом, и тот предложил ему купить поместье, которое кредиторы выставили на аукцион…

Однажды утром Люциан ушел и пропал. Часы внизу уже пробили три раза, а его все не было. Может, он ее бросил? Мирьям-Либа придумала план. Она продаст браслет, оплатит гостиницу, а потом пойдет в лес, найдет невысокое дерево и повесится. Осталось только раздобыть веревку. Вместо табуретки можно использовать кочку или вязанку хвороста. Странно, но сейчас, когда она лежит в залитой солнцем комнате, на чистых простынях, даже смерть не страшна. Или поселиться в деревне и пасти гусей? А может, удастся устроиться служанкой? Или выйти замуж за какого-нибудь старика?..

От этой озорной мысли ей стало смешно. Вдруг Мирьям-Либа услышала шаги, ей показалось, она узнаёт голос Люциана. В дверь постучали. Мирьям-Либа села на кровати и наспех заколола гребнем волосы. Кто же это? Дверь открылась, и в комнату вошла дама в черной шляпе с креповой лентой, меховой пелерине и черном платье. Одной рукой она придерживала широкий подол, в другой держала зонтик. Следом вошли Хелена и Люциан. Мирьям-Либа даже не успела удивиться. Помещица наклонилась, будто захотела пройти в очень низкую дверцу. На бледные морщинистые щеки упали седые локоны. В ушах у нее были серьги с черными камнями. Хелена, кажется, несколько вытянулась и повзрослела. В первую секунду Мирьям-Либа даже ее не узнала. На Хелене тоже была черная шляпа и отороченный мехом жакет, в руках — лакированная сумочка. Люциан подошел к кровати.

— Не спит…

Хелена подбежала, грациозно присела на краешек постели, обняла Мирьям-Либу, не сняв холодных перчаток, и расцеловала. При этом она выкрикивала что-то непонятное. Пузырек с лекарством упал со стула и покатился по полу. Пожилая дама вскрикнула. Лекарство пролилось на ковер. Люциан быстро поднял пузырек и поставил на тумбочку, заодно успев носком сапога задвинуть под кровать ночной горшок.

— Тетя Евгения, вот она!

— Красавица, ангел! Мы уже все знаем! — визгливым голосом крикнула тетка. — Вот и хорошо! Такова Господня воля, значит, так тому и быть! Поздравляю вас! Поздравляю!

— Тетушка, садитесь. Вот, пожалуйста.

Люциан пододвинул стул, и Евгения села, будто у нее не было сил стоять.

— Разбудили тебя? Тут все свои, ты не должна нас стесняться. Я его родная тетка. Он очень хорошо сделал, что сюда приехал, очень хорошо. Сам Бог вас сюда привел, само провидение. Люциан ведь чуть не сглупил. Счастье, что вы не попытались перейти Сан. В Австрии с иностранцами очень строго, без паспортов там никак. Но мы все решили. В Пруссию поедете. Только не сразу, сперва отдохнете. Здесь вас никто не обидит. Пристав — поляк. Служит царю, но душу убийцам не запродал… И жена его — достойная дочь польского народа. Да ты, наверно, не понимаешь, что я говорю. Польский-то знаешь?

— Тетя, я же тебе говорила, она знает польский не хуже нас с тобой! — Плача и смеясь одновременно, Хелена встала и положила руку на спинку кровати.

— Что ж, прекрасно! Врагам назло будем сохранять наш язык, как величайшее сокровище… Святой язык наших прадедов! Напугали мы тебя? Не бойся, здесь все свои… Раз он тебя любит, значит, ты нам родная, таков наш обычай. Он герой, герой… Здесь, в маленьких городках, мы не забываем тех, кто проливал кровь за нашу святую родину…

— Люциан, закрыл бы ты окно, — сказала Хелена. — Еще не хватало, чтобы на улице услышали…

— Я не боюсь! Не боюсь! — крикнула Евгения. — Пусть сошлют в Сибирь, я готова! Там, в проклятой снежной пустыне, лучшие сыновья и дочери нашего народа. Это была бы честь для меня — пасть жертвой за справедливость. Теперь, когда он на небесах, — Евгения возвела взгляд к потолку, — я готова к любым испытаниям. Я скажу правду самому царю!..

— Тебя к нему не пустят, тетушка, — робко возразил Люциан. Потом наклонился к Мирьям-Либе. — Это моя любимая тетя Евгения, я тебе рассказывал. Не мог я оказаться в Замостье и к ней не зайти. Она права, мы в Галицию не поедем.

— Марьям, да что с тобой, что ты все молчишь? — спросила Хелена. — Болит что-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Знаешь, Марьям, это так… удивительно! У меня было предчувствие… Вчера ночью… Мы приедем к вам в Париж. Все уже решено… Я не могла оставаться дома, когда он ушел. Боялась, что он тебя не заберет, поэтому… Мужчины часто бывают ужасно легкомысленны. Надеюсь, ты на меня не сердишься. Богом клянусь, я хотела, как лучше…

— Да что ты, конечно, не сержусь!

— У меня письма с собой.

— Какие письма? О чем это она? — перебила Евгения. — Ты совсем простыла, бедная! Март — ужасное время. Ветер оттуда, из Сибири… Приносит из сибирской тайги холод и болезни… Ничего, у меня есть капли, которые простуду как рукой снимают. Сначала надо как следует пропотеть, только не от той малины, которую в аптеке продают. Я сама малину сушу, ей и спасаюсь и родных спасаю от простуды. Все надо знать, что и как. Бока терпентином натереть тоже хорошо, а потом стакан козьего молока с медом… Погоди-ка, дай лоб потрогаю. У меня рука лучше любого градусника.