Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Даже не знаю, как вас благодарить, но…

— Что еще за «но»?

— Одет я неподходяще.

— Подходяще вы одеты. Главное, все чистое. Что еще нужно от студента? Пойдемте! Вы, наверно, не едите свинины, но вы же не строите из себя праведника? Бога не волнует, что человек ест. Все, чего Он требует, это любви к ближнему. Разве не так?

И пан Валленберг добавил на древнееврейском:

— Возлюби ближнего своего, как самого себя!..

Слова святого языка он произнес не как принято у евреев, а как христианский ученый или богослов.

Сказали бы Азриэлу, что сегодня же он будет ехать в роскошной карете!.. За окном проплывала Варшава. Слева Азриэл видел Саксонский сад. Уже горели газовые фонари, голубоватый свет падал на обелиск, который указывал в небо, словно гигантский палец. Проехали по Краковскому предместью, где переглядывались издали памятник королю Зигмунду [104] Зигмунд (Сигизмунд) III (1566–1632) — король польский и великий князь литовский с 1587 г., король шведский с 1592 по 1599 г. и замок, в котором некогда жила польская королева, а теперь сидел царский генерал-губернатор. Миновали крутую улицу, названную в честь того, кто помогал угнетать Польшу. Здесь каждый камень, каждый кирпич пропитаны польской историей, но таблички с названиями улиц и вывески были на русском. Тротуары запружены народом. По мосту между карет, телег и дрожек пробирался запряженный лошадьми омнибус — с Венского вокзала в Прагу. Карета пана Валленберга въехала в другой мир. Дома становились все ниже и стояли друг от друга все дальше. За Иерусалимскими аллеями начались виллы, окруженные садами, в которых росли даже плодовые деревья. В этом районе поселилось немало помещиков из Литвы, высланных в Царство Польское после бунтов 1863 года. Дворец пана Валленберга находился неподалеку от Хожей. Здание стояло в саду. Сторож отворил ворота. Конюх в ливрее вышел к лошадям, швейцар распахнул парадную дверь и с низким поклоном принял у Азриэла шляпу. В еврейском доме ничего подобного не увидишь. Роскошь поразила Азриэла. Паркет блестел, как зеркало. По стенам висели картины в золоченых резных рамах. Хрустальные призмы на люстрах сверкали всеми цветами радуги. В кадках росли пальмы, фикусы и какие-то экзотические растения. Ноги утопали в ворсе ковров. Пан Валленберг ввел Азриэла в гостиную и представил его седовласой даме, а также нескольким молодым мужчинам и женщинам. Азриэл поцеловал даме руку, остальным слегка поклонился.

— Зять Калмана Якоби!.. — прогремел пан Валленберг. — Представляете, встретил его в Саксонском саду… А это моя дочь Юстина, которая вам писала…

Юстина Малевская оказалась маленькой и черноволосой, она напоминала японку, как их рисуют на книжных обложках или веерах. Зачесанные назад волосы походили на парик. Блестящие глаза светились озорной улыбкой. На шее поблескивало жемчужное ожерелье, в ушах — сережки с бриллиантами, на пальцах — перстни. Она протянула Азриэлу пухлую ладошку, бросив на него слегка насмешливый, но дружеский взгляд.

— Пан такой высокий, да еще и блондин!.. — И повернулась к остальным. — Необычно, правда?

Вскоре Азриэл разобрался, кто здесь кто. Высокий курносый помещик с коротко постриженными волосами, острыми, как пики, усами и зелеными глазами — это пан Малевский, муж Юстины. Пани Флора Загурская — ее младшая сестра. Она выше Юстины, у нее черные, словно бархат, волосы, но круглое личико — белое, как фарфор. Она похожа на куклу. Ее муж, пан Загурский, — тучный, невысокий человечек с соломенной шевелюрой и добрыми карими глазами. Он все время улыбается в усы, которые растут из самых ноздрей и выглядят, будто приклеенные. Третья дочь, Лола, — копия отца: низенькая, полная, у нее горбатый нос, блестящие черные глаза и толстые губы. Она то и дело громко смеется, сверкая крупными зубами. Из сыновей был только один, Юлиан, инженер-путеец.

Пани Малевская предложила Азриэлу стул, украшенный кистями, сама опустилась в шезлонг напротив.

— Странный случай, не правда ли? Пишу вам письмо, а отец тут же встречает вас в саду… И графиню, вашу свояченицу, я тоже встретила совершенно случайно. Попозже все подробно расскажу. Только одно скажу сразу: она глубоко несчастна.

— Почему?

— Тысяча причин. Граф совершенно невменяем. Польская община приняла его как героя, но он со всеми перессорился. Связался с какими-то шарлатанами и авантюристами. В конце концов перед ним закрылись все двери.

Пани Малевская обмахнулась веером и, немного поколебавшись, продолжила:

— Скажу прямо: он пьет. Все время навеселе.

— Вот оно что.

— Графиню все боготворят, но из-за мужа ее перестали приглашать. К тому же у нее плохо со здоровьем. Роды были тяжелые, она была близка к смерти. Я опасаюсь за нее.

— А ребенок?

— Ангел!

Открылась дверь, и служанка объявила, что ужин подан. Азриэл увидел, что мужчины предлагают дамам руку. Он растерялся. Пани Малевская улыбнулась и взяла его под локоть.

— Надеюсь, пан не будет возражать?

— Что вы, — ответил Азриэл. — Это для меня большая честь.

Ужин был долгий. На стол все подавали и подавали мясное, закуски, компоты. Пани Малевская тихо подсказывала Азриэлу, как обращаться с приборами. Он сидел с заложенной за воротник салфеткой и с тарелки, украшенной портретом Наполеона, пробовал незнакомые, новые яства, пил из бокала вино, которое показалось ему кисловатым. За столом все вели себя строго по этикету, ни одного случайного движения, и Азриэлу было стыдно, что он не имеет об этих правилах никакого понятия. Но он решил обязательно их усвоить, чтобы впредь было нечего стыдиться. От вина Азриэл оживился. Он шутил с пани Малевской, и она звонко смеялась маленьким ротиком.

— А знаете, графиня говорит о вас буквально с благоговением, — заметила Малевская. — Она в вас просто влюблена.

— Да что вы! Неужели?

— Кто может понять женское сердце? Попозже мы с вами об этом поговорим. Вообще-то ей было бы лучше вернуться в Польшу.

— С ним?

— Да нет, как же он приедет? Его сразу же арестуют.

— Что ей тут делать одной?

— Вот об этом я и хотела вас спросить. О примирении с отцом, как я понимаю, и речи быть не может, верно?

— Да, это исключено.

— Я была у нее дома. Знаете, столь бедной графини я в жизни не встречала. Хотя не могу сказать, что во Франции мало обедневших аристократов — и поляков, и даже французов. Да и здесь, в Польше, один из Потоцких служит на Венском вокзале, не то кассир, не то кондуктор. Не думайте, что мы сидим в башне из слоновой кости. От окружающего мира не скроешься, как ни старайся.

Азриэл всегда считал, что выкресты избегают разговоров о евреях, но пан Валленберг говорил о евреях, не умолкая, за ужином, а потом в гостиной. Видно было, что он прекрасно разбирается во всех еврейских вопросах. Суть его речей была такова: в Западной Европе евреи стали людьми, им есть чем гордиться перед другими народами, а в Польше остались бандой азиатов. В Варшаве уже много лет планируют построить синагогу, но не могут найти денег. На кладбище даже нет аллей, шагают прямо по могилам. В талмуд-торах [105] Талмуд-тора — религиозное учебное заведение для мальчиков из малообеспеченных семей для подготовки к поступлению в ешиву. не учат польского языка. А в Западной Европе богачи завещают огромные суммы на общинные нужды: Ауэрбах, Френкель, Оппенгеймер, Магнус-Леви. В Англии и Соединенных Штатах тоже не отстают, строят приюты для сирот, обучают еврейских юношей ремеслу, вкладывают деньги в школы, больницы, раввинские училища!.. Что есть у варшавских евреев? Грязная больница и убогая столовая. О хасидах и вовсе говорить нечего. Дикие бедуины! Что представляет собой прогрессивный еврей в Польше? Живет только для себя, до общины ему нет дела. Дочек учит болтать по-французски и бренчать на пианино. Жена купается в роскоши, даже если муж на грани банкротства. Пан Валленберг вспомнил Адольфа Кремье [106] Адольф Кремье (1796–1880) — французский юрист и государственный деятель еврейского происхождения. Защищал права евреев. , американского еврея Пейксото, сефарда, который добился должности консула в Румынии, чтобы помогать тамошним евреям. Рассказал, что еврейские финансисты бойкотировали Румынию из-за того, что там преследовали евреев; что парижский Ротшильд ссудил Франции двести миллионов франков на выплату контрибуции после войны с Пруссией; что дочери лондонского Ротшильда, Анна и Флора, вместе написали историю еврейского народа. Можно представить себе что-нибудь подобное в Польше?..