Ирвин Уэлш - На игле

Бритвенный прибор. Он мне, бля, позарез нужен. Там у меня кое-что припрятано.

Она все ещё разорялась на тему, как ей больно и что срочно нужно вызвать врача и всё такое. Но у меня на это дерьмо совсем не было времени, поскольку я уже охуительно опаздывал — спасибо этой ёбаной прошмандовке. Мне надо резко сваливать.

— ФРЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭНК! — кричит она мне вслед, когда я захлопываю за собой вонючую дверь.

Я думаю про себя, что это очень похоже на рекламу этого гребаного пива «Харп» — «Настало время для решительного шага». Словно про меня написано.

В пабе было уже битком народу, все ранние пташки собрались и всё такое. Рентой, этот рыжий мудила, как раз поставил на сукно чёрный шар, чтобы сыграть партию с Мэтти.

— Рэб! Запиши-ка меня, бля, на партию. И что это каждого гондона тянет сегодня покатать шары?

Я направляюсь в бар.

У Рэба, он же Гроза Ринга или просто — Гроза, под глазом охуенный фонарь. Видно, какой-то нахал решил отпиздить мудозвона по полной программе.

— Рэб, какой мудак тебе это нарисовал?

— А, это? Пара парней из Лохэнда, прикинь? Я там бухал. — Мудозвон смотрит на меня, типа, так робко.

— Как их звать, знаешь?

— Не-а. Но ты не парься, я сам с этими гондонами разберусь, чувак, всё будет путём.

— Я, бля, надеюсь. Ты с ними знаком?

— Не-а, но рожи, типа, запомнил.

— Когда мы с Рентой вернёмся из этого говённого Лондона, мы отправимся в этот говенный Лохэнд. Доуси тоже там схлопотал по башне пару недель назад. Мы зададим им несколько вопросов, и пусть они, бляди, только попробуют на них не ответить!

Я поворачиваюсь к Ренте:

— Всё готово к бою, чувак?

— Можем начинать, Франко.

Я беру кий и разношу мудака на клочки, оставив ему только те два шара, с которыми его мама родила.

— Ты можешь ещё кое-как справиться с такими мудилами, как Мэтти и Гроза, но когда кий берёт в руки Ураган Франко, ты можешь забыть о победе, рыжий говнюк, — говорю я ему.

— Бильярд — мудацкая игра, чувак, — отвечает он.

Изворотливый рыжий говнюк. У него всё, за что ни возьмись, мудацкое или говённое.

Нам пора, поэтому играть больше смысла нет. Я смотрю на Мэтти и достаю из кармана пачку денег.

— Эй, Мэтти, знаешь, что это такое? — Я размахиваю деньгами у него под носом.

— Э-э-э… да, — отвечает он.

Я показываю пальцем на стойку:

— А это знаешь, что такое?

— Э-э-э… да, это стойка, — отвечает он.

Ну и тормоз он. Всем тормозам тормоз. Но я знаю, чего я хочу.

— А это что такое? — Я показываю на мою пивную кружку.

— Э-э-э… да…

— Тогда, бля, не заставляй меня ничего объяснять тебе дважды. Бегом к стойке и принеси мне пинту «Особого» и один «Джек Дэниелс» с кока-колой.

Он наклоняется ко мне и говорит:

— Послушай, Франк… я, э-э-э, тут сижу на мели…

Но я знаю правильный подход к людям, я рявкаю:

— Ну так слазь с неё шустро!

Мудозвон улавливает намёк и направляется к стойке. Похоже, он опять торчит, хотя нельзя сказать, чтобы этот вонючий говнюк хоть раз завязывал. Когда я вернусь из Лондона, я ещё кое-что шепну этому говнюку на ушко. Говённые торчки. Только землю зря топчут. Рента, однако, похоже, держится — судя по тому, как он бодро заливает за воротник. Я возлагаю большие надежды на эту поездку в Лондон. Рента договорился с мудозвоном Тони, что он оставит нам квартиру на пару недель. Сам он со своей прошмандовкой уезжает куда-то отдыхать. Я там знаю по отсидке пару ребят — надо их найти, увидеться, былое повспоминать.

Тем временем Лоррейн обслуживает Мэтти. Хорошенькая маленькая прошмандовка, Я направляюсь к стойке.

— Привет, Лоррейн! Иди-ка ко мне, курочка!

Я откидываю её, волосы в стороны и кладу пальцы ей на затылок. Тёлкам это нравится. Ёбаные эрогенные зоны и всё такое.

— Всегда можно узнать, занимался ли человек сексом прошлой ночью или нет, если пощупать за ушами, — объясняю я. — Если да, то уши тёплые.

Она смеётся, Мэтти вслед за ней.

— Нет, это ёбапый научный факт и всё такое, прикинь?

Некоторые говнюки на редкость медленно всасывают.

— Ну и как насчёт Лоррейн? — спрашивает Мэтти. Маленький говноед выглядит очень херово — словно слегка разогретый труп.

— Пусть это останется нашей тайной, верно, куколка? — говорю я, обращаясь к Лоррейн.

Мне кажется, что она на меня запала, потому что она молчит и вроде бы, типа, смущается, когда я с ней разговариваю. Как только приеду из Лондона, сразу же снова завалюсь сюда, охуительно резко и всё такое, догнали, суки?

Чтоб мне обосраться, если я буду жить с Джун после того, как появится спиногрыз. Но я убью эту прошмандовку, если хоть что-нибудь случится с этим вонючим ребенком. С тех пор как она залетела, она вообразила, что может мне хамить. Ни одна пизда не смеет мне хамить, ребёнок там или не ребёнок. Она знает это, но по-прежнему выёживается. Если хоть что-нибудь случится с этим ёбаным спиногрызом…

— Эй, Франко, — говорит Рента, — пора двигать. Надо организовать что-нибудь навынос, верно?

— Ага, верно. Что ты берёшь?

— Бутылку водяры и несколько банок пива.

Следовало бы догадаться. Этот рыжий говнюк со всем не дурак по части водки.

— А я возьму бутылку «Джека Дэниелса» и восемь банок «Экспорта». Только надо попросить Лоррейн, что бы она пиво слила в большие пакеты из-под сока.

— Лондон будет все ближе и ближе, а пакеты всё легче и легче, — говорит Рента.

У этого мудака особенный юмор, который я иногда просто не догоняю. Мы с Рентой уже давно знакомы, но этот говнюк сильно изменился за прошедшие годы, и дело тут не только в наркоте и прочем дерьме. Типа того, что у него своя жизнь, а у меня — своя. Но всё равно он парень клевый, этот рыжий говнюк.

Так что я хватаю пакеты: тот, который с «особым», — это мой, ну а тот, что со светлым, — это уж рыжего говнюка. С этим делом мы заскакиваем в такси-макси, мчимся в тот паб, что на вокзале, и быстро пропускаем ещё по кружке. Я завязываю базар с одним мудилой у стойки. Парень из Файфа, я знаком с его братом по тюряге. Вроде бы нормальный хмырь, если мне память не изменяет. Безвредный такой.

На лондонском экспрессе народу до хуища. От этого я просто из Себя выхожу. В том смысле, что выкладываешь такие бабки за билет, потому что совести у ребяток из «Бритиш Рэйлз» уже совсем не осталось, садишься в сраный поезд — а там нет мест! Полное блядство!

Мы пропихиваемся по коридору со всеми нашими банками и бутылками. Мой вонючий пакет вот-вот лопнет. Повсюду пихаются какие-то мудаки с рюкзаками, багажом… сраные детские коляски. Этих сраных спиногрызов вообще надо запретить возить на сраных поездах.

— До хуища народу, чувак, — говорит Рента.

— Да, и каждая блядь забронировала себе сидячее место. Хорошо ещё, если едут из Эдинбурга в Лондон — поездка в столицу и все такое, — так нет, едут в блядский Бервик и бронируют сидячее место! Поезд не должен останавливаться во всех этих дырах — садишься в Эдинбурге, слазишь в Лондоне, и делу конец! Будь это в моей власти, я бы, бля, так и сделал, чтоб мне сдохнуть.