Ирвин Уэлш - На игле

— Ладно, приятель, просто задумайся о том, что ты упускаешь. Я тут шастал вчера в парке — кругом сплошные школьницы. Стоит тебе закурить косяк, и они слетятся стаей, как мухи на говно. Богатый выбор прошмашювок. А тут ещё импортные дырки прямо напрашиваются на приключения. Я видел несколько хорошеньких заек даже в Лейте! А если уж говорить о хорошеньких зайках, то Мики Уэйр показывал высокий класс в субботу на Истер-роуд. Все парни спрашивали, почему тебя не было. А тут ещё скоро будут концерты у Игги Попа и «Зе Поугз». Блядь, самое время тебе взять себя в руки и жить этой блядской жизнью в полный рост. Ты же не собираешься прятаться в тёмной комнате весь остаток жизни?

Впрочем, мне совсем было неинтересно слушать весь этот трендеж.

— Ломми, мне очень нужно вмазаться один самый последний раз, чтобы слезть потихоньку. Или хотя бы метадоном дай закинуться…

— Если будешь пай-мальчиком, получишь немного разбавленного «Тартан спешиал». Твоя мама сказала, что может взять тебя в Клуб докеров в пятницу вечером при условии хорошего поведения.

Когда самодовольный говнюк свалил, я понял, что его визит меня разволновал. Все было почти как в доброе старое время, но только именно «почти», потому что слишком многое изменилось. Что-то случилось. В частности, героин. Жил ли я с ним, умирал ли от него, или мучался без него, я знал, что моя жизнь уже никогда не будет такой же, как прежде. Мне следовало свалить из Лейта, свалить из Шотландии. Навсегда. Не просто отъехать на шесть месяцев в Лондон, а потом приползти назад. Моим глазам открылось, в каком убогом и ограниченном мирке я живу, и теперь мне уже никогда не удастся видеть свои родные места в прежнем свете.

В течение следующих нескольких дней боль слегка унялась. Я даже начал кое-что готовить. Каждая жопа в нашей деревне считает, что моя мама — лучший повар в мире. Я тоже так думал, пока не начал жить отдельно. Тогда-то я и понял, что повар из моей мамы — как из дерьма пуля. И вот я встал к плите. Мой предок постоянно называет все эти блюда кроличьей едой, но, как мне кажется, в душе он обожает все эти чили, карри и овощные рагу. Моя прародительница как будто слегка расстраивается, что я вторгаюсь на её территорию, и что-то блеёт о необходимости мяса для организма, но я чувствую, что и ей это приятно.

Как бы то ни было, боль улеглась, и её сменила ужасная, беспросветная, черная тоска. Я никогда прежде не испытывал такой полной и абсолютной безнадёжности, нарушаемой только приступами столь же необъяснимого беспокойства. Они парализуют меня до такой степени, что я сижу в кресле и смотрю телевизионную программу, которая вызывает у меня изжогу, но я не могу встать и переключить телевизор на другой канал, потому что мне кажется, что, если я это сделаю, случится нечто ужасное. Или я сижу, чувствуя, что у меня вот-вот лопнет мочевой пузырь, но не могу встать и пойти в сортир, потому что мне кажется, что кто-то подстерегает меня на лестнице. Кайфолом предупреждал меня об этом, да и я сам в прошлом уже сталкивался с такими штуками, но никакие предупреждения посторонних, ни даже собственный опыт не способны подготовить к этому состоянию. Самое тяжелое алкогольное похмелье кажется невинным эротическим сном в сравнении с этим.

Моё сердце до сих пор болит, у-у-у… Щелчок выключателя. Слава Богу, что существует пульт дистанционного управления. Стоит нажать на кнопку, и попадаешь в иное измерение. Когда я увидел, как она держит Замена изношенного спортивного оборудования и этот парень говорит нечто насчет вопиющего отсутствия детального учёта доходов и расходов, который позволил бы оценить и подтвердить размер накоплений на уровне региона в плане их эффективности, и это то, что налогоплательщик, который, в сущности, за всё расплачивается и будет…

— Марк, кофе? Хочешь кофе? — спрашивает мама.

Я не могу ответить. Да, пожалуйста. Нет, спасибо.

И да, и нет. Ничего не говори. Пусть мама сама решает, хочу я кофе или нет. Я перепоручаю ей принимать решения такого уровня за меня. Сохранить власть можно только путем отказа от неё.

— Я тут купила очаровательное платьице для Анджелиной малютки, — говорит она, показывая мне действительно очаровательное платьице.

Мама не понимает, что я не знаю, кто такая Анджела и уж тем более кто такая её малютка, которой предназначается это очаровательное платьице. Я просто киваю и улыбаюсь. Жизни, моя и мамина, разошлись разными курсами несколько лет назад. И тем не менее что-то прочно связывает нас друг с другом, хотя что именно, догадаться сложно. С тем же успехом я мог бы сказать маме: «Я тут купил очаровательный героинчик у приятеля Сикера, ну, этого, такого козла с лошадиными зубами, забыл, как звать». Так мы и живём: мама покупает шмотки для людей, которых я не знаю, я затариваюсь ширевом у людей, которых не знает она.

Отец отращивает усы. С короткой прической он станет похожим на неприкрытого гомосексуалиста типа Фредди Меркьюри. Он не понимает современной культуры. Я пытаюсь его просветить, но он меня не слушает.

На следующий день, однако, усы исчезают. Отцу «надоело» их отращивать. Клэр Гроган поёт «Не говори со мной о любви» на «Радио Форт», а мама варит чечевичный суп на кухне. Я напеваю мысленно весь день песню «Joy Division» «Она потеряла контроль». Ян Куртис. Мэтти. Почему-то в моём сознании они неразрывно связаны между собой, хотя всё, что есть общего между ними, это тяга к смерти.

Вот и все, что произошло за день.

К уик-энду все обстоит не так уж и плохо. Ломми принёс мне немного дури, но это оказался обычный говённый эдинбургский гашиш. Такой я обычно запекаю в кексе, тогда от него хоть какой-то приход есть. Меня даже слегка приглючило после обеда у себя в комнате. Но выходить наружу мне до сих пор не хочется, особенно в этот говённый Клуб докеров в компании мамы и папы, но я решаю собраться с силами и пойти туда, потому что мне необходимо сменить обстановку. Мама и папа проводят в клубе каждую субботу.

Я бреду в полудреме по Грейт-Джанкшн-стрит, причем предок не сводит с меня глаз, чтобы я не рванул в бега. Возле «Зе Фит» на Лейт-уок я натыкаюсь на Малли и останавливаюсь немного с ним поболтать. Вмешивается старик, тащит меня за рукав и смотрит на Малли так, словно хочет переломать ноги этому подлому наркоторговцу. Бедный Малли, он в жизни даже к косяку-то не прикасался. Ещё нам попадается Ллойд Битти, с которым мы дружили много лет назад, пока не выяснилось, что он трахает свою собственную сестру. Ллойд кивает нам на ходу.

В клубе народ улыбается во весь рот, увидев отца и мать, но улыбки быстро гаснут, когда они замечают меня. Когда мы направляемся к столу, я слышу, как у меня за спиной люди перешёптываются и сразу замолкают. Отец хлопает меня по плечу и подмигивает, а мать улыбается такой нежной и всепрощающей улыбкой, что у меня щемит в сердце. Несомненно, предки у меня все же ничего. Сказать по правде, я безумно обожаю этих двух засранцев.