Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

Возмущенные увиденным, мы с Джимом восстали против царивших в Долине Смерти порядков. За это тогдашние правители этого места, безнравственные бандиты, поправшие человеческие законы, приговорили нас к смерти.

Стоя на эшафоте, мы с Джимом вознесли свою молитву Господу, умоляя его покарать Махагонию. Господь услышал наши молитвы — он послал разрушительный ураган, погубивший бандитов и их подручных и спасший от петли нас с Джимом.

После чудесного спасения мы решили начать новую жизнь и установить новые законы. Джим сказал мне: «Джек, будь счастлив с этой женщиной (показывает на ДО) , нарожай детей и правь справедливо, а я ухожу искать дорогу к Полярной звезде». И Джим ушел.

Он обещал написать нам, если найдет эту дорогу, но вот уже пятнадцать лет от него нет никаких вестей. Что это может означать, дети? Только одно — Джим Макинтайр погиб в полярных льдах. Он был великим человеком, но у него была одна маленькая слабость — он был поэт. Он искал мечту, отпечатавшуюся в его сердце. Судя по всему, мечты этой не существует, а это подтверждает тот факт, что единственная доступная человеку мечта — это наш город, город, где установлен самый справедливый закон: каждый, кто откажется от желания, получает вознаграждение! Итак, приступим!

ДЗТ спускается с кафедры к детям-куклам. Подходит к первому ребенку. (Поскольку дети-куклы бессловесны, их желания озвучивают Гувернер с Гувернанткой.)

ДЗТ. Мальчик, чего ты больше не хочешь?

Г. Он больше не хочет мороженого.

ДЗТ. Замечательно! Вот тебе десять макинтайров!

Диалог повторяется с остальными детьми-куклами, которые больше не хотят «мультиков», «живую Дюймовочку», «игрушечных рыбок» и т. д., пока очередь не доходит до последней девочки-куклы.

ДЗТ. А ты, девочка?

Г-ка. Она вообще больше ничего не хочет.

ДЗТ. Ах, какая прекрасная девочка! За это ты получишь от меня целых сто макинтайров! А теперь самое время всем спеть хором гимн нашего города!

Под звуки детского хора, исполняющего «Alabama Song» на ляля-ля, без слов, все «поют» стоя, приложив руку к сердцу.

В разгар пения на площадь выбегает Почтальон (это может быть актер, игравший ДПВ), сжимающий в руке письмо. Весь его вид свидетельствует о том, что он явился из мест, где невероятно холодно: его одежда сплошь покрыта сосульками и изморозью. Он пытается вручить письмо всем присутствующим, но те поглощены «пением» и не замечают его. Наконец, Почтальон падает замертво на авансцене.

Музыка стихает, но «хор» продолжает «петь» беззвучно, артикулируя абстрактные слоги. ДО подходит к Почтальону и берет из его руки письмо.

ДО (читает) . «Дорогая Дженни! Дорога к Полярной звезде оказалась длиннее и труднее, чем я мог предположить. Холод продолжает нарастать. Воздух вокруг меня сгустился до такой степени, что мне приходится продвигаться вплавь в прозрачной, дымящейся жидкости. Мое дыхание выпадает у меня изо рта большими белыми хлопьями, и, если я до сих пор не погиб, то только потому, что мое сердце по-прежнему пылает, как раскаленный камень. Судя по всему, это — огонь моей любви. Ты знаешь, я много раз сомневался и ошибался. Сначала я думал, что моя мечта — это ты. Затем, когда ты покинула меня в трудную минуту, я решил, что ошибался, а потом я решил, что ошибался в том, что ошибался, а еще позже — что ошибался, в том, что считал, что ошибался, что ошибался. И когда я уже совсем запутался в своих сомнениях, я понял, что продолжаю по-прежнему любить тебя».

«Дженни, вот уже пятнадцать лет подряд в один и тот же день, в годовщину нашего расставания, я посылаю письма, но ты на них не отвечаешь. Дженни, приди ко мне! Мы будем плыть с тобой бок о бок в жидком воздухе, а когда он превратится в лед, мы протопим в нем тоннель огнем наших любящих сердец. И мы прорвемся к Полярной звезде! Дженни, любимая…»

ДО (складывая письмо) . Ах, Джим Макинтайр, Джим Макинтайр! Ты такой же, как пятнадцать лет назад. Пламя в сердце, возвышенный бред в голове. Только я стала другой. Я поняла, как надо правильно распорядиться вечной верностью. Я отказалась от нее, и за это наш замечательный город (показывая на ДЗТ) выплатил мне один миллион макинтайров!

Понимаешь, Джимми, один миллион макинтайров это больше чем один Макинтайр ровно на… (пытается подсчитать) один миллион минус один… это получается (отказывается от безнадежной попытки) . Это намного больше!

К тому же, Джим, я тебе неоднократно повторяла: я… (методично рвет письмо на мелкие клочки) всегда… была… ужасной… мерзлячкой!

«Хор» нарастает, начинаясь как a capella sotto voce и, постепенно, crescendo con accelerando, вместе со вступившим оркестром, пока не начинает звучать как адская какофония. ДО «дирижирует» ансамблем. Свет гаснет.

Занавес.

Ночь, пассажирский лайнер посреди океана. Окна кают темны, только сигнальные служебные огни мерцают от земли до самого неба. В тишине движется грузное корабельное тело над черной водой.

Отворилась дверь, и на палубу, на узкую дорожку, вышел человек. Оглянулся, звучно икнул, сам этому звуку испугавшись, и неуверенной походкой двинулся вперед. Впереди, однако, хода не было. Человек двинулся обратно, но опять далеко не ушел, напоролся на загородку. Тогда он встал, удивленно озираясь в поисках выхода. Никакого выхода не было, вместо него было маленькое оконце, за которым сидел малаец в морской форме и с таким лицом, что смотреть на него не хотелось.

Чтобы не видеть малайца, он поднял глаза к небу и, завороженный, застыл. Там, высоко над линией горизонта, висела невиданная звезда. Из яркого ее центра исходило несколько ослепительных зеленых лучей, медленно кружащихся вокруг невидимой оси…

— Вот это да… — прошептал он и, словно повинуясь гипнотическому приказу, пошел на небесный маяк. Незаметно для себя он ступил на приваленные к борту сходни, на путь, ведущий в пустоту.

Залопотал, запричитал из своего окошечка малаец, на что человек отозвался совершенно бессмысленным, механическим бормотанием. Изумленный малаец видел, как шагнул в пустоту и скрылся за бортом новый очарованный странник. Малаец с озадаченным лицом подошел к месту исчезновения и уставился вниз. А над затылком малайца горела удивительная звезда.

Ни малаец, ни пьяный человек не заметили того, что все это время за ними с верхней палубы следили удивительные глаза на странном лице. Когда все было кончено, обладатель этих странных глаз тихо захихикал, удовлетворенный, повернулся и растворился в тропической темноте.

А звезда продолжала гореть, но уже не на небосводе, а на многочисленных экранах в бункере, набитом аппаратурой и военными, которые на эти экраны смотрели. Один из них быстро печатал что-то на телетайпе.