Борис Мишарин - Зовущие корни (СИ)

Михайлов глянул на часы — скоро ребята должны прилететь. Он перед этим позвонил командиру вертолетного авиаполка, базирующего неподалеку, попросил, чтобы один экипаж подлетел к дому, повисел с минуту и улетел. Ничего делать не надо — все равно полеты. Без особой разницы, где пролететь. С командиром еще по службе знаком был…

Пономарь чуть не взбесился от такой наглости, бросил резко и угрожающе:

— Какая у тебя, на хрен охрана? Кучка стариков да баб? Я здесь решаю, какие цены и кому что делать. Ты понял?

— Понял, — с улыбкой ответил Михайлов, пока еще с трудом, но улавливая вертолетный гул, — так ты можешь с главой района говорить или с прокурором, например. А для меня ты моська обыкновенная — ничего более.

Пономарь разъярился. Но гул подлетающего боевого вертолета остановил его. Он, завис над машинами, словно нацеливаясь пулеметами. Михайлов помахал пилотам рукой, приветствуя, потом махнул, чтобы они улетали. Вертолет повернулся на месте и взял обратный курс.

— А вот это моя охрана была, — пояснил он Пономарю, — еще раз свой поганый рот откроешь невежливо, и покрошат тебя в капусту. Пилоты тоже ошибиться могут, приняв твои машинешки за учебную цель. Свободен, а договор в силе, как я сказал. Пшел отсюда, говнюк.

Михайлов встал и ушел во двор, захлопнув за собой калитку. Побледневший Пономарь с трудом поднялся со скамьи, ноги плохо держали, но он доковылял до своего джипа.

Через минуту в деревне осталась лишь пыль, оседающая на дороге. В машине он постепенно приходил в себя, даже не слыша толком, что ему говорили. Бросил машинально, чтобы отстали, и продолжал прокручивать события.

Голова понемногу стала соображать. Не зря фэйсы о нем ничего не знают, если охрана на боевых вертолетах летает… засекреченный человек, с такими общаться невыгодно и опасно. Вернешься в райцентр, а тебя уже встречают в наручниках. Он снова испугался, но потом вспомнил слова: «Договор в силе остается»… Значит, не арестуют. От сердца отлегло немного. Чего поперся, клял он себя мысленно, даже конторским намекнули, что бы они о нем забыли? Выпендриться решил… Выпендрился по самое нехочу.

Михайлов позвонил командиру полка, поблагодарил за вертолет, пригласил в гости к себе. Полковник пояснил, что приказал машины сопроводить, их на дороге снова нагнали, пилоты подлетели поближе, кулак показали. Те остановились и в кювет повыпрыгивали, в штаны наверняка наклали. Михайлов смеялся долго, снова благодарил и приглашал в гости.

Деревенские не расходились, собрались кучкой, обсуждая увиденное. О Пономаре слышали и ничего хорошего не ждали, но откуда вертолет взялся? Не просто мимо летел, а остановился, повисел немного и улетел. Не гражданский вертолет — военный… К Михайлову прилетал — зачем? Видели, как он пилотам рукой махал.

Борис понимал, что без объяснений не обойтись, иначе всяких версий на придумывают, сам черт не разберет. Вышел на улицу, присел на скамейку, закурил. Мужики подтянулись постепенно, усаживались рядышком — кто на лавку, кто на корточки напротив. Доставали сигареты, закуривали. Бабы обступили их полукольцом, желая знать информацию не от третьих лиц.

— Пономарь приезжал, — начал Борис, — наверняка знаете его, — деревенские закивали в ответ, — предлагает пушнину ему сдавать за полцены прямо в Михайловке после сезона. Я не согласился, договорились за ту же цену, что и в районе, минус за бензин на всех поровну. По-моему правильно, нечего нас обдирать и пользоваться тем, что сложно в райцентр добраться.

— Правильно, правильно, — послышались голоса.

Михайлов помолчал немного, видя, что народ не расходится, ждет пояснений дальше. Улыбнулся.

— Вертолет… товарищ у меня служит в соседней воинской части, в гости прилетал. Но увидел машины и не стал садиться, понял, что занят я, позже приедет — на машине или на вертолете снова.

Борис пожал плечами. Сельчане узнали основное, потихоньку расходились. Мужики хвалили — с пушниной хорошо выходило. Не надо никуда ездить.

Лето перевалило зенит, но деньки еще стояли теплые. Днем температура достигала на солнце тридцати пяти градусов, а ночью опускалась до пятнадцати, не ниже. Обычная погода для резко-континентального климата восточной Сибири.

Деревня жила своим чередом и изменялась внутренним настроением. Уже по-другому относились люди к Михайлову. Правильно иногда говорят — сделай добро и тебе станут платить неблагодарностью.

Назар последние дни ходил мрачный, как туча. Все время мастерил чего-то — забор поправил, сарай подновил, доски на крыше поменял сгнившие. Марья радовалась, что муж за ум взялся, и беспокоилась одновременно. Ходит букой, молчит. Спросишь, чего — отмахнется и пойдет чего-нибудь стучать, доски где подправит или ворота солидолом смажет, чтоб не скрипели.

Не выдержала, прижала его на веранде, спросила в лоб:

— Чего мрачный такой, Назар, не заболел случайно, а то, может, к Михайлову сходим, посоветуемся?

Его словно прорвало:

— К Михайлову сходим, посоветуемся, — передразнил он жену с раздражительностью, — на какой хрен мне сдался этот Михайлов, чего вы все его хвалите, что он нам хорошего сделал? Ты мне скажи, Марья, может он нам рупь дал или бак на огород сварил, сарай новый поставил или в райцентр свозил за продуктами? Все только себе да Андрюхе, а нам от него пользы ноль. Матвею еще помогает иногда. Вот они и пусть его на руках носят, хоть в голый зад целуют.

Он выплеснул накопленное, сел на лавку, прикуривая сигарету, словно избавился от чего-то навязчивого и дышать стало легче.

Марья, не ожидая от мужа такого поворота, тоже осела на лавку, спросила со страхом:

— Ты чего, Назар, какая муха тебя укусила?

— Муха… Ишь ты, муху сюда приплела, — он сплюнул смачно на землю, — жиреет Бориска, скоро всю деревню на себя пахать заставит, у Кольки трактор забрал, цацу из себя строит — жена у него, видите ли, запах чужой не переносит. Андрюха с Нинкой ходят и ничего — переносит. Матвей заглядывает — тоже переносит, а нам всем от ворот поворот.

Назар достал новую сигарету, прикурил снова. Марья смотрела на него непонимающе — что с мужиком произошло?

— Окстись, Назар, не мели чепуху. Андрей с Ниной родители или ты совсем из ума выжил. Матвея пускают — так Матвей два года Андрюху мясом снабжал, рыбой. Ты бы ведра картошки не дал, черт жадный, а летом ее кулями за огород выбрасываем, остается лишняя, не съедаем, но не дадим.

— Во-о-от, — он поднял вверх палец, — я об этом и говорю — это Андрюха напел Бориске, что я плохой. Андрюха, сукин сын. Теперь нас с тобой в дом не пускают — пахнем мы не по-ихнему.

— Да окстись ты, Назар, — снова повторила Марья, — не только нас, всех просили пока не ходить — токсикоз у Светки, понимать надо.