Борис Мишарин - Зовущие корни (СИ)

На следующий день Борис начал пилить и строгать доски. Прикинул размеры двора и мастерил п-образный стол на козлах, к нему скамейки. Прикручивать на саморезы, чтобы потом разобрать, не испортив досок, решил вечером, накануне событий.

Мать с отцом прошлись по Михайловке, оповестили всех о предстоящем дне. Деревня словно зашевелилась, давно у них не играли свадеб, лет десять уже, если не больше. Думали, что дарить молодым, но что деревенские могли поднести? Продукты и посуду на свадьбу. Практически каждый придет со своими тарелками, вилками, ложками, стаканами, огурцами, грибами, мясом.

Борис со Светланой купили в районе двуспальный матрац, и теперь под него он столярил кровать. Сделал резные спинки, все протравил кедровой морилкой и покрыл лаком. Пока Михайловы на кровать не ложились, спали на диване, решили опробовать ее в первую брачную ночь.

Нина Павловна самогонку настаивала на кедровых орешках. Получалась не мутноватая жидкость, а цвет коньяка.

В день свадьбы суетились с утра. Командовала Нина Павловна, постелили на стол клеенки, расставляли посуду, ящик шампанского и два водки. В пустые бутылки из-под водки потом наливали самогонку. Решили начать гулянье с двенадцати часов. Светлана ушла с утра в дом родителей, прихорашивалась, надевала подвенечное платье и фату. Сама выбирала в магазине. Борис стоял на улице, чтобы не видеть заранее.

Мужики собирались у дома Михайлова, женщины около Яковлевых. Дома стояли немного наискосок, почти рядом. В двенадцать двинулись мужики, двое играли на гармошках, приплясывали и пели частушки. Бабы столпились у ворот Яковлевых, не пуская. Спор разгорелся не на шутку — кто кого перепляшет и перепоет. Михайлов протиснулся незамеченный в суете, вынес невесту на руках из дома. Тут уж делать нечего, расступились бабы.

Бабахали шампанским, наполняли стаканы…

Через пару часов подвыпившие бабы и мужики стали задавать вопросы:

— Интересно, а че со стороны жениха никого нет, — спрашивал Мирон Степанов.

— Родителей нет, вы знаете, друзья далеко, но один все-таки будет чуть позже. Теперь вся моя родня здесь и родная деревня вся, — ответил Борис.

Ответ сельчанам понравился, наполнили рюмки, закричали: «Горько»!

— Маму вашу, Борис Николаевич, знаем и помним, хорошая женщина, и даже вас маленького вспоминаем, — продолжал уже Игнатьев Александр, — рано уехали. Думали вот тут все с мужиками, рассуждали: кем вы в городе работали?

— Служил, военный я, люди добрые, — ответил Борис.

— О-о, вишь как, а мы про военного и не подумали даже. Кто говорил столяр, а кто сварщик, гадали все. И какой чин, поди, до капитана смог дослужиться? — все выспрашивал Саша Игнатьев.

Светлана прикрыла рот рукой, чтобы не прыснуть от смеха, отец возмутился не злобно:

— Че так мало берешь, Саша, че только до капитана?

— Не знаю, навскидку сказал.

— Друзья мои, люди добрые, — прервал спор Борис, глянув на часы, — скоро мой друг пожалует, он военный, полковник, все про меня расскажет. Жена и родители, конечно, знают, но тоже не сразу узнали. Согласилась Светлана стать моей, потом я и рассказал им. Пождите, скоро уже.

— О-о, полковник, это величина… В районе военком майор, да начальник полиции подполковник, а полковников отродясь не было, — произнес Антон Степанов, — в кино только видел. А пока за молодых — горько!

Михайлов видел, что люди истинно радуются — Светлану за своего отдают, и не уедет она из деревни. Только иногда набегала грустинка на лица Матвея и Валентины, стряхивали они ее, словно наваждение, и веселились со всеми. Дочку жалеют, понимал он.

Вскоре послышался шум вертушки, приземлился вертолет за деревней, чтобы не поднимать пыль. Сухоруков прибыл при параде, в орденах и медалях. Подошел к Борису, обнял, поцеловал невесту в щеку, вручил подарок от себя и от воинской части, поставил две большие коробки на веранду.

Гостя усадили, налили штрафную, он встал, поднял стакан.

— Борис Николаевич, ты знаешь, я так и не женился… А вот ты нашел себе красавицу. Счастья вам, молодые, добра полный дом и удачи! Горько!

Выпили, закусили, женщины, особенно помоложе, подходящего возраста, косили взглядом на Сухорукова, стараясь обратить на себя внимание. Холостой мужик, вдруг получится что-нибудь. Деревенские рассматривали боевые награды, удивлялись и восхищались. Мирное время, а человек повоевать успел.

Игнатьев заерзал на скамье, не вытерпел:

— Скажите нам, господин полковник, Борис Николаевич кто по званию — капитан, майор али подполковник целый?

У Сухорукова даже кусок в горле застрял, он проглотил его с трудом, спросил тихо Михайлова: «Не знают, что ли»? «Не знают, можешь рассказать», — так же тихо ответил он.

— Что ж, — он встал, — я еще раз убеждаюсь в скромности этого человека. Знаю его давно, приходилось воевать вместе. Небывалой храбрости, отваги, скромности и честности человек, заслуживший награды и высокое звание. В свое время от лютой смерти меня спас — еще раз низкий поклон тебе, Борис Николаевич, — он поклонился низко, — а по званию он, господа, генерал.

Люди притихли сразу, кто-то шепнул: «Быть не может».

— Может, господа, может. Борис Николаевич, — обратился к нему полковник, — уважь народ, покажись в форме, а то не поверят.

Светлана с родителями тоже просили. Борис встал, ушел в дом, вышел через пару минут — народ ахнул, разглядывая форму и награды.

— Вот, Сашка, — с гордостью произнес Андрей, — а ты капитан, капитан.

— За генерала и генеральшу, — произнес Сухоруков, — горько!

Бабы шептались меж собой потихоньку: «Светка-то теперь генеральша… не подойдешь… какого мужика отхватила… не верится до сих пор.» «Че не верится-то, — отвечала другая, — сын нашей учительницы, этим все сказано». «Да… это точно».

На календаре уже летний месяц август. Днем достаточно тепло и даже жарко, но вечера прохладные, а ночью в одной рубашке уже не походишь. По утрам зависает над рекой туман распрысканным молочком и расползается по долине и сопкам. Выйдешь утром со сна на улицу — вроде бы ничего, постоишь немного и уже брррр, холодно. Бежишь в дом согреться или накинуть на плечи что-нибудь тепленькое, если хочешь постоять на дворе еще или пройтись к реке. А там туман окутывает и тебя, накрывает влажной пеленой, висит, не шевелясь, и только часам к десяти начинает расползаться бесследно, растворяясь в воздухе. Хотя неверно — остается роса на траве, на деревьях и кустарниках. Пройдешься утром по лесу и вернешься мокрым, а дождя, как не бывало. Грибная пора…

Отгремела деревенская свадьба, отплясала под лихую гармошку, отзвенела песнями и затихла. Взбрыкнула на следующий день похмельем и успокоилась окончательно.