Борис Мишарин - Зовущие корни (СИ)

— Дак это… И Андрей не поехал, лицензию раньше всегда брал, — гнул свое дед Матвей.

— Ты нас с Андреем не ровняй. У него зять генерал, кто его теперича тронет? — возразил Назар.

— Дак я это… кто нас проверял когда?

— Никто, — хором ответили мужики.

— Дак и я, мужики, к тому же, — пояснил дед Матвей.

— Че к тому же? — возразил Назар, — положено и берем лицензию.

— У тебя, Назарка, все положено и обчественное. Тебе, ежели власть дать, дак коммунизм сразу наступит.

Мужики засмеялись, а дед Матвей продолжал:

— Я, намеднись, к Михайловым заходил, телевизор краешком глаза глянул. О нефти говорили, о какой-то игле. Не знаю, что за игла, но нефть точно общественная, в земле она находится. А продают ее боровы наши. Как это… во, вспомнил, олигарки. Что тебе, Назар, как обчественнику, от этой нефти достается? Пшик с маслом. Ты говоришь положено… Государству тоже положено деревню не бросать. Через неделю мост понтонный разведут до мая и мы, как на острове в Ледовитом океане. Ни связи, ни работы, ни черта.

Дед Матвей замолчал, доставая кисет и скручивая цигарку. Мужики закурили, пуская сразу же уносимый ветерком дым. Минут десять ехали молча. Старенький Беларус пыхтел, но тянул тележку исправно.

— Я че-то не понял, Матвей, ты к чему это все говорил? — спросил Мирон.

— Не понял? Дак че тут не понять. Ты сейчас лицензию купишь, за каждую шкурку пошлину еще надо заплатить. И что остается? Пшик. Я посчитал, что нам куль ореха дороже обходится, чем шкурка соболя, а за ним еще побегать надо. За куль орехов ты получаешь тысячу двести пятьдесят рублей, а за соболя тысячу. Из этой тысячи еще вычесть лицензию и пошлину.

Дед Матвей замолчал снова. Мирон не выдержал:

— Матвей, ну дальше то что?

— Дак не брать лицензию и все. Кто нас проверит? И деньги сохраним. Только молчать надо — охотились, но ничего не добыли. Михайлов у нас купит шкурки, ему лицензии не нужны. Нас все бросили, а мы что, рыжие?

— Точно, точно, — соглашались мужики, — не брать и молчать железно.

— А че мы едем тогда зря? — спросил Назар.

— Не зря, — ответил Мирон, — не зря. Самый важный вопрос решили, а ты говоришь зря. И патроны еще нужны, за ними и едем, топливом запастись для трактора на зиму. В магазины зайти.

Мужики серьезно готовились к охоте, которая в этот раз должна принести большую прибыль. Осматривали широкие лыжи, подбитые снизу мехом, который не давал скользить назад, а вперед катился легко. Чистили и смазывали маслом ружья, проверяли патроны, подшивали валенки. Ждали, что выпавший снег растает и готовились ко второму, чтобы уйти с его началом. Соболь и белка уже поменяли летнюю на зимнюю шубу.

В этом году зима пришла сразу, снега долго не было и выпавший не растаял. Но сельчане все-таки дождались второго, чтобы уже твердо встать на лыжи. Деревня снова опустела, из мужиков остался Михайлов и Колька, работающий в поселке трактористом. Выбора другого не было — или охота, или работа. Нина Павловна теперь не готовила еду у себя дома, всегда находилась у Михайловых и только ночевать уходила к себе. Ушла на охоту и Василиса.

Потянулись серые будни, когда особо делать нечего. Михайлов взял лопату для уборки снега, но еще с детства помнил, что так ее здесь не называл никто. Деревянный черенок и внизу подобие большой совковой лопаты из фанеры называлось пихло. Он спихивал снег пихлом со двора на улицу. Очистив территорию, сел перекурить.

Первые дни ноября. Изредка проплывали по реке небольшие льдинки, охотники еще успели переправиться на другой берег почти по чистой воде. Жены вернули лодки на место, поставили вверх дном на прикол, домой мужья вернутся уже по толстому льду. Но сегодня шла настоящая шуга, завтра-послезавтра встанет река и успокоится до весны.

Что еще в этом году предстоит сделать? Совсем немного — напилить бревен для сруба и завалить лося. Но Борис еще не стал настоящим аборигеном, не знал где и как охотиться на сохатого. Лось — зверь серьезный и охота на него иногда опаснее, чем на медведя. Вернется тесть, учитель, тогда и поохотимся, считал Михайлов.

Он вспомнил, что не сделал сани для купленного еще летом снегохода Буран-тайга. Такие сани продавались, но зачем покупать, если можно сделать самому. Для санных лыж взял две выструганные доски и переднюю треть вымачивал в горячей воде, почти в кипятке. Пришлось топить баню. Когда доски распарились, он выгибал их медленно под постоянным давлением, получая хорошо загнутый носок. Теперь предстояла сушка и смоление, процесс медленный, но ничего не поделать. Лыжи пришлось усиливать брусом, иначе сани не выдержат лося, весящего от трехсот до шестисот килограмм. В восточной Сибири лось самый крупный, встречались экземпляры до семисот килограмм, но это редкость.

Две лыжины и бруски сорок на восемьдесят, выгнутые соответственно по ребру, просыхали дома. Конечно, все это делалось летом, но он не подумал, а старшие не подсказали, не зная его санных задумок. Через две недели Михайлов приступил к смолению, сушилось все еще несколько дней и, наконец, он скрепил лыжины с брусками. Такая конструкция позволяла перевозить на санях достаточно большой вес без всяких сомнений о поломках.

Еще два дня и сани готовы полностью. Конечно, можно купить недорого обычную пластмассовую волокушу, но она не выдерживала Михайловской критики, на сильном морозе в тайге могла лопнуть от любого небольшого пенька. Для полей или дорог вещь хорошая, считал он, но не для леса. На следующий год лучше найти подходящий дюралевый лист, выгнуть самому и сделать небольшое ограждение по типу леерного. Получится крепкая и легкая волокуша, не боящаяся пеньков и морозов.

В дом вбежала взволнованная Нина Павловна, заговорила сходу:

— Собаки прибежали, а Андрея нет…

Михайлов глянул в кухонное окно, оно как раз выходило на реку и сопку.

— Идет, — успокоил он тещу, — сейчас как раз реку начнет переходить. Пойду, встречу.

Он накинул полушубок, шапку и натянул валенки, выбежал, застегиваясь на ходу. Встретил тестя на середине реки, взвалил ношу на себя и уже вдвоем вернулись не спеша.

— Ой, — всплеснула Нина Павловна, — обнимая мужа, — ты где это медведя поднял?

Светлана поцеловала отца в щеку, рассматривала висящую на плече мужа шкуру.

— Средний медведь, еще не заматеревший. Пойдемте в дом, чего на улице-то стоять.

— Не, Света, мы с Борисом перекурим и обратно надо идти. Ты мне горячего чайку сюда принеси лучше.

Он уселся на крыльцо, закурил и стал рассказывать:

— Сегодня с рассветом решил обследовать правую сторону, дойти до края своего угодья, а потом в дальний угол и по диагонали обратно к зимовью. Где-то через час собаки загнали соболя на кедр. Я его минут пятнадцать высматривал, найти не мог, хорошо спрятался в кроне, подлец этакий. Но увидел, снял из мелкашки, а он, падая, застрял в кроне посередине. Висит на толстой ветке — ни туда, ни сюда. Вот, думаю, напасть какая, придется потом опять сюда возвращаться, окоченеет и сам свалится. Постоял минуту, его, видимо, посмертная судорога дернула и свалила. Снял шкурку, пошел дальше. Через полчаса собаки снова залаяли, — он отпил полстакана, принесенного дочерью, продолжил: — Сразу понял, что не соболя или белку нашли. Честно сказать, испугался немного — если поднимут медведя до моего прихода и он освоится: трудно взять будет. Зарядил ствол жиганом и двинулся, деваться некуда, в лесу встречи не избежать. Подошел близко, собаки лают, надрываются, я за дерево встал, жду на изготовке. Все равно выскочил внезапно, встал на дыбы, но я выстрелить не успел, медведь опустился на все четыре и двинулся в мою сторону. Ну, думаю, все, отгулялся, Андрюша, отохотился. Но метрах в пяти от меня Шарик его снова поднял, тут уж я не опоздал, лупанул по сердцу жиганом, перезарядил ружье и контрольный в ухо. Присел на корточки, ручонки дрожат, кое-как сигарету прикурил, успокоился, снял шкуру, мяса килограмм двадцать отрезал и домой напрямки.