Борис Мишарин - Зовущие корни (СИ)

Женщины накрыли стол, присели.

— Я человек простой, — начал Михайлов, — понимаю, что вам хочется знать обо мне все. Поэтому сейчас выпьем за знакомство, и я расскажу, как сумею. Будет что не понятно — спрашивайте, на все честно отвечу.

Борис разлил водку по рюмкам, чокнулись, выпили и он продолжил:

— Я в свой дом приехал, наверное, корни позвали, приехал надолго, навсегда. Я сын учительницы, если вы ее помните.

— Ни хрена себе, — воскликнул Яковлев, — Бориска что ли? Так я тебя вот таким мальцом помню, — он показал рукой на уровне стола.

— Да, совершенно верно, тот самый Бориска и есть.

Яковлевы уже смотрели на него не с настороженностью, а с удивлением, все еще, наверное, не веря сказанному.

— Кто бы мог подумать, — всплеснула руками Нина Павловна, — что доведется свидеться. Мама жива?

— Нет, два года, как нет.

— Жаль, — с истинной грустью высказалась Нина Павловна, — ее вся деревня добрым словом вспоминает. После нее мужик был учителем, потом женщины, но все не то, не было у них педагогического таланта.

— Мы с мамой в город уехали, — продолжил свой рассказ Борис, — я выучился, пошел служить в армию, пришлось повоевать немного в Афганистане и в двух чеченских компаниях. На войне день за три идет, стажа вполне хватает, подал в отставку и сейчас на пенсии. Молодой, но уже пенсионер. Вот, собственно, и вся моя скромная история. Предложил Светлане стать хозяйкой в моем доме. Поживем вместе, приглядимся друг к другу, осенью, возможно, поженимся, если Светлана возражать не станет.

— Ой, возражать станет, — не удержалась Нина Павловна, — да она в тебя по уши втюренная.

— Мама, — одернула ее дочь и покраснела.

— Что, мама, — возмутилась она, — ты не говорила, что любишь, это правда, но я сердцем чувствую, его не обманешь. Пусть он знает, а то станете рассуждать, кто первый признается, друг друга только измучите.

— А ты, Борис, любишь ее? — спросил в лоб отец.

— Папа, — поднялась Светлана, — если вы не прекратите, я уйду.

Михайлов взял ее за руку, притянул к себе, усаживая на стул.

— Этот вопрос очень личный, Андрей Савельевич, но вы не чужие люди, поэтому скажу прямо: проснулся сегодня утром и чувствую, что лежит рядом родная частичка, вот и весь мой ответ, отец.

Светлана с благодарностью прижалась к нему плечом. Борис наполнил рюмки, предложил тост:

— Все спрошено и сказано правильно — в семье не должно быть секретов. За семью!

Он, было, хотел выйти на улицу покурить, но Светлана шепнула на ухо, что лучше здесь, отцу тяжело ходить, тем более под градусом.

Мужчины закурили, Светлана принесла две пепельницы.

— Значит, ты военный, Борис, а кто — танкист, артиллерист, звание какое? — продолжал спрашивать Яковлев.

— Папа, ты прямо как следователь…

— Все правильно Света, родители должны знать и тебе я еще толком не успел ничего рассказать, — возразил он, — да, я ветеран боевых действий, был ранен, поэтому, собственно, и ушел в отставку. Но ничего, поправился. Сейчас в полной норме.

Светлана вспомнила, что чувствовала рукой на его спине что-то необычное, поняла сейчас — шрамы.

— Я не артиллерист и не танкист, — продолжил Михайлов, — я врач, военный доктор, генерал.

— Кто?

Яковлев поперхнулся, закашлялся. Нина Павловна хлопала его по спине, поглядывая на Бориса удивленно и боязливо. Светлана отстранилась, тоже поглядывая ошеломленно.

— А что, генералы не люди что ли? — улыбнулся Михайлов, — такие же обыкновенные мужики, как все.

Он наполнил рюмки, предложил выпить.

Яковлев пришел в себя после выпитой рюмки, крякнул в кулак, произнес:

— Ни хрена себе, доча, кого ты себе в мужья отхватила — генерала да еще и врача.

— Папа, — обиделась Светлана, — я никого не отхватывала.

— Все нормально, Светочка, все нормально, — Борис обнял ее, прижал к себе, — только я прошу вас — не надо никому рассказывать, что я генерал и врач. Станут смотреть, как на музей, со своими болячками потянутся, работать не дадут спокойно. Потребуется — окажу помощь, не вопрос. Вас, отец, на ноги поставлю, обещаю. Зимой вместе на охоту пойдем, на сохатого.

— Эх, — вздохнул Андрей Савельевич, — мне теперь уже никто не поможет, кости дано срослись, ничего уже сделать нельзя. Хирург прямо об этом сказал.

— Коновал он, а не хирург, — твердо возразил Михайлов, — посадим огород со Светой, съездим в город, кое-что надо взять. Вернемся — я на дому операцию сделаю, осенью сами картошку копать будете.

Он разлил остатки водки, предложил выпить на посошок.

— Чего так рано? — забеспокоился Яковлев, — посидели бы еще…

— Нет, отец, завтра работы много. Надо стол сделать кухонный. Вы приходите завтра сами — посидим, покурим, поговорим. Мне веселее работать будет.

Светлана шепнула ему на ухо, что оставила немного водки на опохмел, хотя знала заранее, что допьет он ее сегодня.

Дома она спросила Бориса:

— Ты, правда, генерал?

Он улыбнулся, прижал ее к себе.

— Не верится?

— Я верю, Боря, но не верится.

— Пойдем, — он подтолкнул ее к шкафу в комнате, снял плечики, расстегнул молнию на чехле для одежды, — смотри.

Светлана действительно ахнула, впервые увидев форму генерала не в кино.

— Наград-то сколько много. Все твои?

— Нет, деда Матвея…

— Ты извини, я же никогда живых генералов не видела, только в кино.

— В кино не генералы, Света, а артисты. И живых ты видела, даже обнималась с ними, целовалась, — он чмокнул ее в щеку. — ладно, пойдем спать ложиться…

Солнце еще не встало, но рассвело. Петухи пели вовсю. Деревня, словно вымершая, не показывала признаков жизни. Никто не гнал коров на поскотину, не спешил на покос или за ягодами. Взаправду одряхлевшая, она еще почивала.

Борис встал с петухами, не привык еще к кукареканью. Умылся, оделся и вышел во двор, потянулся на свежем воздухе, закурил, пошел в огород.

За ним простиралось поле метров на сто, заканчивающееся крутым яром метра в три, не более. Он перелез через изгородь, подошел к реке. Плавно текла она, завораживая своим течением, скрывая рыбу. За ней сразу небольшая сопка. Солнце уже озолотило ее верх своими лучами, постепенно спускаясь вниз. Там, дальше, в часе ходьбы, простирался сплошной кедрач и черничник.

Нахлынули воспоминания из детства, как за деревней, где небольшой яр плавно переходил в отлогий берег, мужики сакали рыбу при ледоходе. За полчаса добывали по ведру ельца и хариуса. Что на другой стороне деревни, он помнил слабо. Где-то там они с мамой собирали голубику.

Он постоял еще немного и вернулся во двор.

— Я тебя потеряла. Встала, вышла, а тебя нет нигде.

Он подошел, обнял Светлану, стараясь окутать ее своей безрукавкой.

— На речку ходил… ты иди домой, замерзнешь в ночнушке, не лето еще. Завари чаек, кликни.