Коллектив авторов - Были 90-х. Том 1. Как мы выживали

Ах, как хорошо-то! Эти мантры вызывали у миллионов людей восторг. Такое уж это было поколение доверчивое. Такое уж было время. Что-то оставалось у него, у времени этого, от краснознаменного энтузиазма комсомольских строек и пятилеток в три года. А я, родившийся уже в более или менее спокойные и стабильно-безнадежные времена, зараженный быстро распространяющимся среди неформальной молодежи вирусом скепсиса, совсем не разделял странного оптимизма реформаторов. Возможность моих куриных мозгов в то время не позволяла обосновать свое недоверие (впрочем, кто вообще интересовался мнением двадцатилетнего сопляка без связей и денег), но я интуитивно чувствовал — на моих глазах разыгрывается очередная крупномасштабная афера, еще более циничная, чем некоторые проекты коммунистов.

Каждый день меняющийся мир радовал демократически настроенных людей какой-нибудь удивительной новостью. Однажды дед мне сообщил такое приятное известие: теперь все — и стар, и млад — будут владельцами государственной собственности. Кончились времена, когда народное хозяйство принадлежало кому угодно, только не народу. Наконец каждый гражданин становится собственником имущества своей страны, ибо ему будет вручен… приватизационный чек на десять тысяч рублей. Эта новость меня буквально ввела в транс. Я не мог представить, как миллионы людей будут владеть и управлять имуществом страны? Я попробовал было обсудить это дело с дедом, просто пытаясь понять технологию проекта. В итоге мы поругались, и у деда подскочило давление. Тогда я решил больше не затрагивать, беседуя с ним, политические и экономические темы. Хотя куда же в те годы можно было спрятаться от политики и экономики? Даже в правительственном бомбоубежище, выстроенном на случай ядерной войны, они бы все равно нас с дедом нашли. Вскоре выяснилось, что приватизационный чек надо просто грамотно определить, например, обменять на акции мощного производства или вложить в активы преуспевающего банка. Куда мы с дедом вложили свои ваучеры, я не помню. Также я не помню ни одного процентика, который бы мы с ним получили в результате нашей сделки с государством. Хоть на что они, эти проценты, похожи-то? Как они выглядят? Кто-нибудь их видел? Просто заваленная палочка с двумя ноликами или нечто иное? Зато я помню восторг, с каким дедушка воспринял известие о всенародной приватизации. Чем закончился этот глобальный развод, всем известно. Напоминать не надо.

Последние годы своей жизни дед прожил на голом энтузиазме, радуясь переменам, происходящим в стране и в мире. Из-за своей инвалидности он редко покидал квартиру и не знал подробностей новой жизни, бурлящей на улицах. Он не видел «новых русских», способных живьем замуровать своих конкурентов в бетонную стену, не видел стихийных торговых рядов, пестрящих выкладкой «Сникерсов», орденов и презервативов. Не видел ям чеченских боевиков. Правда, я их тоже, к счастью, не видел. Дед наблюдал эпоху перемен, не покидая дома. Но и дóма происходили не менее интересные события, чем за его стенами. Во-первых, в одночасье сгорели все сбережения бабушки и дедушки. Ну, абсолютно все, что они отложили на старость и на «черный день», испарилось, словно капля воды, упавшая на раскаленную плиту, — раз и нет денежек! А у деда, между прочим, на книжке лежали несколько тысяч за проданные когда-то «Жигули». Пенсии бабушки и дедушки чудесным образом превратились в однодневные пособия. Эти перемены нашли свое отражение и в рационе питания, и в ассортименте домашней аптечки. «Это — шоковая терапия», — говорил несгибаемый дед, слегка прищурив глаз.

Но в целом мы как-то жили в те годы. Бабушка и дедушка отнеслись к шоковой терапии более или менее спокойно, так как в их жизни было предостаточно шока, например, война. Ну а мне вообще все было по фигу и по приколу. По приколу был и ельцинский обстрел Белого дома, во время которого я чуть не схлопотал снайперскую пулю в затылок. Но если бы меня все-таки забрали в армию и я бы оказался в плену у северокавказских сепаратистов, любящих отрезать головы у российских новобранцев, а потом швырять их в сторону укреплений противника, наверное, прикольно уже не было бы.

Как-то очень быстро опустела наша библиотека. А что? Коли грянули рыночные отношения, мы решили тоже что-то продавать. Гардероб совсем перестал обновляться и у меня, и у моих родителей, и у бабушки с дедушкой. И это все творилось в Москве, в самом обеспеченном по статистике городе на постсоветском пространстве. Что же тогда происходило в регионах? Я об этом не думал. Я и слова такого еще не знал — «регионы». Мою голову занимали совсем другие слова, мысли, идеи. Целыми днями я пропадал черт знает где, занимаясь черт знает чем. Чего уж там! В девяностые происходила колоссальная движуха, в которую, словно в воронку торнадо, были затянуты миллионы людей. А когда я поздними вечерами возвращался домой, терпеливый дед меня встречал, постукивая палочкой, неизменной улыбкой и традиционным вопросом: «Как дела?» «Нормально», — отвечал я и нырял в свою комнату. Нырял и не выныривал. Получив традиционное «Нормально», дед снова оставался один. Единственное, что вносило разнообразие в его жизнь, были новости и латиноамериканские сериалы.

Так мы и жили. Жизнь бурлила, нищета прогрессировала, дистанция отчуждения между мной и дедом росла, здоровье его ухудшалось.

Сейчас, спустя двадцать лет, я начал понимать, как тяжело и одиноко ему было — преданному всеми своими учениками, многими товарищами, страной, о которой мечтал, властью, которой верил. И даже ближайший ему человек, то есть я, отдалился от старика на астрономическое расстояние. Такое уж было время: не до сантиментов. Время? Какая ерунда!

Киев

Преподаватель вуза с 1988 года, кандидат технических наук, доцент.

Правое колесо тележки-кравчучки слегка заклинивало, и она все время пыталась уехать в сторону. Болела поясница, и я тихо ненавидел эту бесконечную полную народу улицу, мешок морковки, привязанный к тележке, и себя самого. Холодный осенний ветер выдувал мои мозги, а по спине катились капли пота. Бросить бы все и уйти!

Внезапно кто-то хлопнул меня по плечу.

— Привет, старик! — услышал я знакомый голос. — Не продашь ли полкило морковки?

Я оглянулся и увидел Феликса, своего старого приятеля. На нем была красивая кожаная куртка и до блеска начищенные ботинки.

— Откуда дровишки? — спросил он, улыбаясь. — Ну и вид у тебя, с трудом узнал.

Я промычал что-то неопределенное.

— Нам, кажется, по пути, — продолжал Феликс. — Давай-ка я тебе немного помогу.

Я подвинулся, и мы покатили тележку вдвоем. Так было намного легче, и я вздохнул с облегчением.