Грим - Приключения в приличном обществе

- Ах, это не нужно вам, - сказала она, протягивая руку за ближайшим к этой руке дневничком.

Но я хлопнул по тетради так, что всё на столе подпрыгнуло, а несколько перьев, вспорхнув, парами закружились по комнате. Мы, командоры, бываем чрезвычайно грубы. Графиня отдернула руку.

- Это правда? - кратко спросил я, имея в виду ее ненормативное поведение.

Она стала что-то говорить, но по нескольким фразам, по музыке ее речи, по выражению ее лица, всплескам рук, я догадался, что она принимает происходящее за оперу, и отключил внимание. Не было нужды вникать в либретто. Я дал ей закончить арию, потом спросил:

- Скажите, не виляя, вы ему отдались? - И ткнул пальцем в вымазанную каминной сажей тетрадь.

- Отдалась, - потупилась вагнерианка. - Но с каменным лицом.

Это отголоски другой оперы. Вариации на темы Даргомыжского - Пушкина 'Каменный гость'.

- То есть, вы трахались? - вынужден был уточнить я, хотя и не любил это молодежное слово.

- Трахались, - сказала она понуро. - Но близки не были.

- И в то же время хотели Артура? С этим давали волю страстям, с тем отводили душу, - упрекнул я, ткнув тем же пальцем в тетрадь более чистенькую.

- Хотеть его - моя супружеская обязанность, - твердо сказала графиня. - Ах, стоит ли придираться и придавать значение? Вам пока что не в чем меня упрекнуть.

Она исчезла за моей спиной. Вновь меня обдало ветром, ошеломило Вагнером, вновь я остался один, перелистывая дневник командора.

'А намедни прослойкой меня обозвала. Я сказал, что лучше прослойкой быть, чем подстилкой...

Русским выдающимся писателям, кого ни возьми, с женами не везло. С бабами - да, но не с женами'.

'Ночью меня под подушку кладет... Душно мне под подушкой... Пропаду я под подушкой у ней...'

Неблагосклонный читатель может меня упрекнуть за эти и другие выдержки. Мол, занимаюсь заимствованием. Мол, заимствование есть плагиат. Не будьте настолько строги ко мне. Ну, какой же тут плагиат? Так, аппликация.

Да мы и все плагиаторы, если учесть, что лексикон придуман задолго до нас.

'Совершенно опустошили меня ожесточенные бои с этой женщиной. Голова - словно в огне, но ноги почти все время холодные. Достал я из бара коньяк, две рюмки его выпил. В желудке зажгло, ноги опять стали теплые'.

Рассеянно перелистывая дневник командора, я выяснил, между прочим, что он не был ее единственным мужем. Первым был некий граф, от которого она и унаследовала титул. Я вспомнил в этой связи анкету, что она заполняла, готовясь в ступить со мной в брак. Там в графе 'происхождение' действительно стояло: естественным путем. Тогда я не обратил на это внимания.

Таким образом, ржевское происхождение графини оказалось под большим вопросом. К чему же тогда эта затея с поручиком? Я недоумевал.

Она не была даже уроженкой этого города. Явилась неизвестно откуда еще юной девицей и оказалась самой хорошенькой продавщицей в магазине постельных принадлежностей, который курировал граф. Будучи вдов, он любил ее вначале внебрачно (и виртуозно ею владел) - что-то долгое время мешало ему узаконить их отношения, сословный предрассудки, быть может. Но, не отличаясь почти ничем, ни изворотливостью, ни естеством от урожденных графинь - разве что в лучшую сторону - она, в конце концов, окрутила его законным супружеством, и он умер год спустя от неизвестных причин. Родственники предполагали, что именно юная графиня отправила вдовца к его первой суженой, но многочисленные вскрытия и экспертизы оставили их безо всяких надежд на наследное имущество и счета.

Позже был еще какой-то супруг, сведения о котором были у командора смутные. Кажется, некий майор из оркестра Галицкого. Майор-то и сумел в изумительно краткие сроки спустить все наследство графини, играя в бега. Включая собственные доходы от ипподрома, который курировал. Его карету забросал динамитом наемный бомбист. Лошади не пострадали. Майор скончался на месте. Метатель, когда везли его в морг, еще моргал. Графине пришлось освоить профессию.

Между этими двумя упоминался юный корнет - был влюблен в нее и убит, не успев сочетаться.

'Мужчины с ней неуживчивы', - заключает с некоторой даже горечью мемуарист. Тогда еще он не мог предполагать, что и садовник кончит трагически. А графиня? Эта черная вдова, вероятно, опасна. Ей, непрерывно вдовствующей, плачевного опыта не занимать.

'Герой, попавший в ее Валгаллу, как и всякий познавший ее субъект, - замечает командор угрюмо, - изначально должен был стать жертвой'.

Я верил ему. Интеллигенция врать не будет.

Да и ныне он - с того света - вряд ли доволен вдовой.

Я немного иначе взглянул теперь на те портреты, что украшали мой кабинет. Взгляды их немного печальны. Один, композитор Сидоров, удивительно походил на командора, каким я его себе представлял. Представление, верно, основывалось на сумме приблизительных черт, которые придал его статуе скульптор. Но этот образ, лишенный конкретности, в точности совпадал с предпоследним портретом в этом ряду.

Но если Сидоров - командор, то кто прочие 'композиторы'? Что-то я не припомню у Моцарта, даже на поздних его портретах, такой бороды. А Шуман? Тонкое юношеское лицо с усиками. Корнет!

Я пересчитал эти портреты: шесть. Граф, корнет, командор. Композитор Дунаевский с майорскими лычками. Двое пока еще не установлены. Рамка седьмого была пуста. Да уж не мне ли место сие уготовано? Надо бы выяснить стороной, не заказывала ли она моих портретов? А то по фотографии такое могут изобразить. Но мне не хотелось, друзья, пополнить этот музей мужей даже лучшим своим изображением. Ее мужи смотрели на меня скорбно со стен. Они-то про меня уже обо всем догадывались.

После инцидента с садовником графиню, 'замученную замужеством', как замечает командор, 'понесло'. 'А как же Пушкин? Глинка? Людмила? Руслан? - взывал он к ее верности. Вероятно, она не откликнулась. Потому что позже, войдя с этим Глинкой в клинч, он все его оперы в клочья разнес.

Что ж, я его понимаю: жалко терять привычное. Состояние влюбленности - такое уютное, такое домашнее, и не надо далеко ходить. Он с таким увлечением строил свою крепость: кабинет, графиня, покой. Думал, наверное, что только смерть все это разрушит. - А может, и надо периодически в дребезги разбивать привычный уклад? Во избежание довольства собой и стагнации. Оставим этот вопрос на усмотрение читателей. Для самостоятельного, так сказать, исследования. Эта мысль, получив надлежащее обоснование, безусловно, повлияет на мненья Европы. А я что-то столько в своей жизни наразрушал, что боюсь, мое слово будет предвзято.

К чести этой суперграфини (заурядного, впрочем, происхождения) она часто пыталась утешить его. Это, мол, всё пережиток прошлого, домашний догматизм и истязание плоти. Женщина не должна быть непрерывно верна. Я вас, конечно, люблю, но хочу другого. Ставила ему в пример Гоголя, который вообще всю жизнь без женщин прожил. Стараясь морально его поддержать, приводила другие примеры мужества. А вняв его возражениям, певицу Сикорскую уговорила с ним немного пожить. Сикорская охотно отдавалась ему, одновременно отдаваясь пению, но когда однажды чуть не задушила его подушкой, графиня первая отказалась от ее услуг. Баронесса ж Борисова не стала с ним спать после того, когда однажды он стал у нее, спящей, ухо грызть. Вынуждена прикрывать теперь это ухо прядью. А еще мне хотела подсунуть эту безухую.