Грим - Приключения в приличном обществе

Еще о взаимопонимании. - Человек обижается, когда его не понимают. Когда его понимают правильно, он становится твоим врагом. - Так что не поймите меня правильно, господа, в части этого текста. И тогда я не буду сердиться на вас.

Вот её рисунки: синяя капля в сетке географических координат - что за видения этому рисунку предшествовали? Женщина в черном - вдова? Человек, очень похожий на садовника своим голубым френчем и рыжей небритостью - выходит, помнит его? Параллелограмм, издали схожий с долларом, только опять же синий. Рисовала она плохо и нестарательно, пользуясь фломастерами и карандашами. Акварельные краски, измазав ими себя, она, досадуя, утопила в ведре. - А это кто? Я?? Сходство разительное.

Животные у нее получались и того хуже. Ёж имел сходство с котом, крот был похож на вставшую на задние лапы Дюймовочку, слон - на шестипалую лапу с растопыренными большими пальцами.

Анализируя ее рисунки, я зачастую вставал в тупик. Поезд? Монах? Где ты могла видеть монахов? В каких снах? Некие числа: 688, 886, 868. Я пытался ее расспрашивать, но ничего из нарисованного она не смогла объяснить. Может, я сам вкладывал в эти каракули не тот смысл? Проецируя на ее мазню то, что во мне самом вызывало тревогу? Ну что за монах, помилуйте. Я успокаивал себя тем, что кое-что она могла видеть по телевизору. Комбинации из шестерки и двух восьмерок вполне могли появиться случайно и не иметь никакого отношения к той сумме (в тысячах), которую я увел. Доллары иногда выпадали из моих карманов.

Лишь в одном случае мне удалось добиться чего-то, похожего на комментарий. На рисунке были ею изображены два одинаковых мужика, по-видимому, довольно крепких, без лишней растительности на голове. 'Жили-были два братца, Пеца и Паца...', - продекламировала она вместо ответа на мой вопрос. Я попросил продолжить, и она угостила меня отборным рифмованным матом, которому я ее не учил, хотя несколько строф этой поэмы я с детства знал наизусть. Кстати, в городе Н. действительно жили и, возможно, что здравствовали два близнеца, имеющие эти клички. На Леопольда работали. Как, впрочем, и я.

Не всегда она бывала мила и послушна. Были свойственны ей и капризы. За ограду мы пока не ходили, но тем более ее тянуло туда. Заманчивый безграничный мир играл там новыми красками, по-другому шумела жизнь. Дважды я перехватывал ее за воротами и возвращал. Она либо дулась, либо льнула и ластилась, имитируя эротический порыв. Но я твердо стоял на своем, пресекая всякие попытки к бегству и блядству.

Ты - Ева, но я не Адам. Кстати, где ныне Адам - в Эдеме или в аду? Может, попал все-таки в рай и обрел там новое бессмертие? Кто ответит мне правильно на этот вопрос?

Вдова исчезла из виду на пару дней, исчерпав репертуар, что сварганил Вагнер. Еще вчера чей-то бас, одержимый бесом, к Эльзе взывал, пел о том, как ему хочется-терпится, какая прекрасная для этого ночь. Вокал такого накала заставлял закипать кровь. Она меня убедила, эта вдова. С ее данными нетрудно выглядеть убедительной. Я уже вновь ухватился, было, за сук, но тут Эльза, сфальшивив на ноте ля, закашлялась, прочищая глотку - на этой ноте и замерло намерение. Облом ее помыслам. Сорвалось, сорри. Тихо-тихо было два дня.

А в понедельник она вернулась - пешком, в развевающихся на ветру одеждах, автомобиль катил рядом, а сзади - следовала за ней стайка юношей брачного возраста, соблюдая, впрочем, дисциплину и дистанцию, отдавая дань ее артистическому мужеству, ибо на ней был не менее глубокий траур, чем в тот вечер, в Дворянском Клубе, когда я впервые увидел ее. Мне показалось, что этот траурный театр придавал дополнительное эротический потенциал ее скорбному обаянию.

Юноши, распрощавшись с ней у ворот, двинулись далее, машина въехала внутрь, а через минуту грянул Шопен, причем меломанка трижды прокрутила марш, переключившись затем на Моцарта: слезная лакримоза, реквием.

Интересно, в каких пропорциях она сочетала мужа и музыку? Как у них обоюдно складывалась брачная жизнь? Каких увертюр удостаивался ее избранник, и насколько дальше прелюдий дело у них шло?

Не многие по мужу так убиваются, и даже рады, небось. Уж больно доступны стали венгерские танцы для захолустных жен. Столь длительный траур не всякой вдове к лицу. Возможно, испытывала перед ним вину? Отсюда непреходящий траур и скорбь, и этот жестокий женский романс - дань своим комплексам?

Я решил позвонить Маше, и как только Ева уснет, встретиться с ней в прежнем номере, в котором, верно, уже застеклили окно. Решил, но забыл. Странно. Старею? Никогда раньше я подобных намерений не забывал.

Ave, Eva. Пусть их красота ярче, но твоя теплей. И у меня к тебе совершенно иное чувство, нежели к ним. Но их красота опасна. Правильно тебе подсказывает девичье чутье.

Я не откликнулся на ее эротический порыв - отозвался на жалость. Мы же с тобой в сиротстве, как в родстве, были нужны друг другу. Ты - моя семья и сестра.

Видимо, ей необходимо было любое участие, будь то сочувствие или любовь. Сопереживание, соучастие, вчувствование. Эмпатия - может, мой случай не вполне в согласии с термином, может, и пишется орфографически иначе, но пускай здесь останется, раз уж я таким его у садовника уворовал. Именно он ввел это слово в мой обиход.

Вглядитесь, как женщина, бессознательно кокетничая, хочет нравиться. Теперь Еву представьте, ищущую сочувствия, решившую (неосознанно, думаю) заставить меня сострадать. Она вдруг стала капризничать, отвергать еду, вяло выглядеть. Прием, которым любой ребенок пользуется, испытывая родительское терпение и любовь. Я уложил ее в постель при первых же признаках, озаботившись тем, что так или иначе придется вызвать врача. Но постельный режим быстро наскучил ей. Термометр температуры не выявил. С подурневшим лицом она хмурой тенью бродила по всему нашему небольшому поместью, заставив таки и меня страдать.

Я претерпел все этапы соучастья: сочувствие, жалость, сострадание, страсть. Чему моя память, перетряхивая передряги предыдущих лет, не находила аналогов. Мое слепое тугоухое Я не склонно к отзывчивости. Человек я уравновешенный. Хотя признаю, склонный к преступлению и вранью, как вы уже убедились, да я и не собирался скрывать.

Поэтому в то, что я способен так страстно сочувствовать ближнему, трудно поверить. Ведь иначе, как навязчивым состоянием, то есть страстью, мое сверхсострадание не назовешь. Недаром слово 'страсть' в этих немногих хмурых строках прозвучало трижды. Словно знала теперь моя душа только два режима: холодно - горячо. Как впервые влюбленный отдается всецело во власть нахлынувшего, теряя покой и контроль над собой, так и я, впервые сострадающий, воспылал этим чувством едва ль не дотла.

Говорят: научившись состраданию, человек пошел против природы. И может быть - я боюсь глубоко заглядывать - но, может быть - и против смерти, которая частью природы является. И возможно, этим чувством победит смерть.