Грим - Приключения в приличном обществе

- А эта?

- О!

- До. Далее?

- Бы... Р-р... О! - торжественно заключил я.

- Ну а вместе? Попробуйте!

- Ды -о - бро! - прочел я к своему изумлению.

- Ах, как вы славно умеете. А говорят, здешние люди ни к чему не способны.

- Наоборот, - сказал я, воодушевленный ее похвалой. - Здесь многие умеют читать. Быстрее, чем я.

- Ничего. И вы быстро научитесь.

Мне казалось, она должна была испытывать неловкость от моих воровских взглядов, которые я при всяком удобном случае запускал в треугольную пройму ниже ее горла. Тем более, что однажды, благодаря неверному движению ее плеча, вырез оказался еще шире, обнаружив кружевную кромку бюстгальтера. Черного, разумеется. Но она не испытывала смущения, не замечая воровства.

Обнадежив меня этим заявлением, она взглянула на часики и сделалась немного грустна.

- Знаете, мне пора. Я ведь работаю. Вы меня, конечно, проводите до ворот?

- Конечно, - сказал я.

Мы встали. Прошли к выходу мимо санитара, который даже не сделал попытки меня остановить. И даже не поморщился, когда я, проходя близко, с наслаждением отдавил ему ногу.

- До свиданья, графиня, - корректно произнес он.

Впрочем, в будочке у китайско-берлинской стены сидел еще вертухай, уж он-то не выпустит, невзирая на красивых дам. Мимо него и белые не все проскакивали.

- В следующий раз, - пообещала дама, до будочки не дойдя, - вы меня поцелуете.

- По лицу? - заухмылялся я, чувствуя и сам, что веду себя глупо.

Она погрозила мне пальчиком.

- Если научитесь читать.

И дважды обернувшись на ходу, скрылась в будке вахтера. Я стоял, испытывая блаженство, еще, может быть, час, сознавая в то же время, что сумку, оставленную в присутствии, возможно, уже растащили. За это время через будку прошли человек двадцать цветных, в том числе и тот, что присутствовал на моих процедурах. Кажется, сразу же вслед за моей дамой прошел.

Наконец, глубоко вздохнув напоследок, я двинулся обратно. Резко повернувшись, столкнулся с девчонкой в джинсах, шедшей к выходу. Конечно, мне надо было бы извиниться, но никаких любезностей тогда я еще не знал, и поэтому, задрав голову, проследовал мимо.

Задрав голову, следуя в сторону здания, я заметил большой транспарант, висевший над входом. Я и раньше видел его, но теперь догадался, что смогу, возможно, прочесть.

- Ды,- привычно прочел я. - О. Бр. Добро.

Слово мне было уже знакомо. Шевеля губами, я перебрал вслух прочие буквы - в той самой последовательности, в которой они значились на транспаранте. И вдруг вся надпись разом высветилась в моем мозгу:

- Добро дураки пожаловать!

Я не сомневался, что слово 'дураки' относится к инфузориям. Мне стало обидно за свою даму: ни дурой, ни инфузорией я ее не считал. Я поклялся себе сорвать транспарант. Нет, не сейчас, а выбрав подходящий случай. Тем более, что мстительный санитар уже поджидал меня на ступенях и, хотя формально затрещины были запрещены, изготовился выдать мне подзатыльник. Но я ловко пригнулся, и его ладонь просвистела выше, шевельнув волосы на голове.

- Я знал, знал, - таща мою сумку и волнуясь, суетился безухий мой друг, когда мы возвращались в палаты. - Так и сказала: маркиз? Я знал, - всё повторял он.

Я почти не слушал его, занятый своими о ней мыслями.

- Мессия! Сад! Завтра же мы о вас объявим. Вы целовались? Ах, какая! Вы тот, кого мы так долго ждали, маркиз. Станете нашим знаменем?

Я пообещал стать, лишь бы от него отвязаться, а отвязавшись, постарался уединиться в нумере, не отзываясь на любопытствующих зеленых, на приглашение белых отужинать, машинально проглотив горсть пилюль. С думой об этой даме, тронутый любовью к ней, я присел у окна, которое было распахнуто. Ночной зефир, за фриз цепляясь, сдувал с него пыль и устилал ею подоконник.

Окно было с видом на стену какого-то сооружения, назначение которого было пока неясно. И на этой стене рисовался ее облик. Облик был мне смутно знаком, будто видел я его где-то раньше - во снах, в беспредельности мирозданья, а нынче вспомнил и полюбил. Нездешняя и вообще неземная, она словно явилась из космоса. Я всё думал о ней, пытаясь понять, кто же она, эта женщина. Я мечтал о том, как она придет ко мне навсегда, как мы поселимся в этом белом нумере, станем с ней жить. Ее добродетель в сочетании с моей доблестью будет предметом всеобщего восхищения.

Однако все обернулось совершенно иначе. Утром я проснулся другим.

Я, конечно, не сразу понял, где нахожусь. Такое и в обычной жизни сплошь и рядом случается после мертвецкого сна. Но мой-то сон не был вглухую мертвым - снилось же. Обворожительные сновидения сопровождали его. - Ах, будто любит меня взаимно прелестная женщина, кроткая, неземной красоты. И живу я будто бы среди добрых друзей, проводя время в интеллектуальных беседах и подвижных играх. Жизнь моя беззаботна и почти гармонична, кабы не нарушали эту гармонию так называемые врачи да несколько пестрых, или цветных, внушавших безотчетное уважение. Нет, не столь категорическое, чтобы очень портить мне жизнь.

Снилось мне, снилось все это, и вдруг - где я? На этом свете? Или на том? Память, где хранил образы вещей и событий, внезапно вернулась ко мне. Навалился с невыносимой силой груз прошлого, гнул к земле. Деньги, налетчики, Ева. Удивительные кончины. Переселения душ. Словно я медленно умер для лучшей жизни, а теперь воскрес - к старой, постылой, муторной. Мое облако ?6 оказалось пусто.

Еще мгновение миновало, прежде чем я осознал, что сон мой тоже был явью, прекрасной был явью прелестный сон, в котором было место и дружеским отношениям, и познанью, и играм, и любви к женщине. Не знаю, был ли я счастлив вполне, но так хорошо мне никогда не было. Рай - это состоянье сознания, невежество разума, незрелость души. Весел был, чист, огражден от забот, строил планы жить с этой женщиной. И вот - здравствуй, Я! Как моё самочувствие? Здоровье как? Друзья оказались умалишенными, любимая - куртизанкой, графиней-вдовой, рай - местом окончательного заключения. Знаете, что я почувствовал по воскресении? - Ужас! Словно из рая невинности в ад попал, предрешенный всем моим прошлым. Ад, со всеми его страстями, стремленьями, страхами. Нечистыми помыслами, страданьями, наконец. - Ах, люди, живите в невинности и неведении! Будьте детьми!

Я тут же попытался поразмышлять на тему невинности, чтобы за завтраком обсудить ее с одноухим, имея готовый запас аргументов, да попутно о целесообразности воскрешения для вечной жизни поговорить, но очнулся: да что ж это я? Я заперт в замке, пойман в капкан, а тут такие нелепые мысли в голову прут. Я забран решетками со всевозможных сторон, я огражден стеной. Бандиты меня стерегут, ждут, когда оклемаюсь, чтобы выбить правдивый ответ на их извечный вопрос: где, сука, деньги?