Грим - Приключения в приличном обществе

- Сексуальная, - тихо подхватил Безголовый.

- Пора встряхнуть, растормошить этих моллюсков, всколыхнуть поверхность стоячих вод. Вот Никанор - сколько лет уже здесь пребывает с твердым убеждением, что все вокруг дураки. - Маргулис так яростно рванул грабли, что выломал им зуб. - Этаким людям трудно менять свои убеждения, и более всего потому, что свое постоянство во мнении они расценивают как достоинство.

- И ведь не докажешь ему, что дурак, - сказал Безголовый.

- Раз дурака не удается убедить, остается...

- Убить, - догадался Безголовый. И полуприсел в ужасе от своей догадки.

- Пора этот инвентарь списывать, - небрежно подтвердил Маргулис.

- Распоясался совсем. Кричит, когда хочет. А чего кричит?

- Хочет, вот и кричит.

- Дурная привычка, - сказал Безголовый.

- Помноженная на привычную дурь, - дополнил Маргулис. - Недоработали над ним, не доделали.

- Не хотел бы я быть недоделанным, - сказал Безголовый.

- Ну что, Невтоны?

Заболтавшись, мы не заметили, как Никанор приблизился к нам и вынул из кармана кулак.

- Вот, гляди, сколько у меня пальцев? - обратился он к Безголовому.

- Пять, - уверенно ответил тот.

- Пять, - презрительно повторил Никанор. - Пять... Ты гляди, сколь растопырено?

- Три, - пошевелив губами, сказал Безголовый.

- Вот! Я вам три раза повторил, чтобы повдоль гребли. А вы, черти чумазые? Поперек?

В небе истаивала стая перелетных птиц. Облака, готовые к отлету, собирались под самым куполом. Летальный исход лета грустью отзывался в груди. Глупый молодой воробей, еще ничего не знавший про кошек, прыгал по земле сырой.

- Человек постольку несовершенен, поскольку несовершенен этот мир, - сказал Никанор как бы в ответ на наши мненья о нем. - И тем более несовершенен, чем в более несовершенном обществе он живет.

Мы не стали с ним спорить, а, торопясь и более не разговаривая, чтобы к обеду успеть, стали грести повдоль.

Столовая представляла собой просторное простецкое помещение с панелями в человеческий рост, выкрашенными темно-зеленой краской. Слева от входа было небольшое окошечко с надписью 'Пища', из которого вынимали еду, на одной из стен над головами обедающих висел плакат: 'Айнмаль ин ди вохе - фиш!'. Столики были старые, но еще устойчивые, стулья же были настолько расшатаны, что пациенты нередко падали с них, опрокидывая на себя раскаленный борщ или ломая кость. Травмы бывали настолько серьезными, что пострадавших нередко списывали в нежильцы.

Обедали в четыре смены согласно группам питания, на которые был разбит коллектив. Группа А считалась наиболее питательной и обедала первой, но на этот раз обед оказался скудным даже для А, чего, кажется, никто, кроме меня, не заметил. Хотя и вылизали тарелки тщательнее, чем обычно. Только один небольшого роста больной, извините: пациент обратил на это внимание.

- Что-то нынче баранины нет, - произнес он, выковыривая изо рта застрявшую меж зубов капусту. - Хотя с другой стороны и барана бывает жаль. Как представлю себя в его шкуре.

- С вашим даром эмпатии, Жевакин, надо ветеринаром или вегетарианцем быть, - сказал Маргулис. - Хотя капуста, с другой стороны, - съехидничал он, - как представишь себя в ее одежках...

Эмпатия! Сам сказал! Я решил, что настало время разобраться, наконец, с этим термином, имевшим для меня, как я полагал, большое значение. Тем более, что это слово, доставшееся мне от садовника, мой бывший строптивый раб, возможно, от Маргулиса и почерпнул, когда они проходили вокабулы на букву Э.

Свое знакомство садовником я решил до времени скрыть, а пока - конкретизировать слово. Раз уж оно произнесено, раз уж сегодня эти семь букв выстроились именно в такой последовательности. Уж больно необычно оно звучит даже в устах сумасшедшего.

- Что вы подразумеваете под этим словом? - осторожно спросил я. - Эмпатия, - тут же уточнил я в опасении, как бы он не вернулся к баранам.

- Да-да, - спохватился Маргулис. - Я должен был догадаться, маркиз, что людям вашего века, начинающим материалистам, этот современный термин еще не был знаком. Вас устроит, если я определю его как сочувствие?

- А что, можно еще как-то иначе его определить?

- Видите ли, определять одни слова посредством других занятие скучное и неблагодарное. А зачастую за это морду бьют. И всегда, как бы ни толковал, остается горький осадок недопонимания. Недоговоренности, так сказать. Людям вообще чрезвычайно трудно понять друг друга, - продолжал он, теребя себя за оставшееся ухо. - Каждый, исходя только из своего собственного опыта, а другого нам не дано, определяет слово немного иначе. Быть может, ваши усилия, сознательно или нет, направленные на то, чтобы максимально близко приблизиться к пониманию вашего ближнего и будут эмпатией. Во всяком случае, я бы и такого толкования не исключал.

- Так, а еще? - спросил я, решив выудить из него максимальное количество определений. И поскольку он задумался, морща лоб и теребя себя за ухо:

- Симпатия? - подсказал я.

- Пожалуй, - согласился он, не меняя сосредоточенного выражения лица.

- Телепатия?

- А вот с этим я бы поспорил. Телепатия - слишком уж узкий термин и лежит в слишком уж другой плоскости. Что касается гомеопатии, психопатии и прочих слов, производных, как я полагаю, от той же греческой основы, то лучше о них расскажут врачи, эти мерзкие существа в грязных халатах и отец наш небесный Дементьев, воспитатель и педагог...

- Все же насчет симпатии, - поспешил я вернуть разговор в прежнее русло, по опыту зная, как трудно бывает Маргулиса от этой врачебной темы отвлечь.

- Да, симпатия, - подхватил он. Мы, покинув столовую, бесцельно брели коридором. - Женщины, безусловно, симпатичнее мужчин и предпочтительней в сексуальном плане. Хотя бывают и другие мнения. Но если не брать эти мнения в расчет, а также мнения тех, чей сексуальный опыт замыкается исключительно на себе...

- То женщины, безусловно, симпатичней, - перебил его я, догадавшись, что он пересел на другого конька. - Со мной, знаете ли, любопытный случай произошел, - попытался поведать ему я свое необычное приключение, но он, словно предчувствуя, о чем пойдет речь, поспешил в свою очередь сменить тему.

- В этой палате у нас палачи лежат, - сказал он, когда мы проходили мимо железных дверей, кроме двух висячих замков подпертых снаружи шваброй. - Палата усиленного режима. Гитлер есть. А здесь содержатся исключительно короли.

Палата с королями тоже была заперта, однако имела решетчатое окошечко и табличку над ним: Кинг Третий, Кинг Пятый, Кинг Кримсон и Стивен Кинг. Я заглянул в окно. Королей было действительно четверо. Одинаково плешивые и бородатые, различались они разве что мастью.

- А здесь у нас пораженные идеей фикс.

Дверь была открыта, а палата была пуста. Пораженные разбрелись, очевидно, по другим помещениям.