Грим - Приключения в приличном обществе

Я заметил, что время от времени кто-либо из пациентов на день-другой исчезал. И предположил, что может, их отпускали на волю, что существует, может быть, свобода хотя бы по карточкам, в качестве поощрения за послушание, и даже попытался выяснить, каков ее месячный лимит, но мне объяснили, что всяческие отлучки настрого воспрещены. Самовольщики же возвращались, накачанные пивом, напичканные анекдотами о поручике.

- Дыра-с, доложу я вам, - ухмылялись они на всякий вопрос о воле.

Я стал приставать к одноухому, и тот неохотно признался, что связь с волей, несмотря на незыблемость стен и неподкупность охраны все-таки существует, и если очень хочется, то можно выбраться, воспользовавшись сетью лазеек и тайных троп, системой параллельных коридоров и приставных лестниц, с применением паролей, кодов и разрыв-травы.

Я взял на заметку эти сведения.

- Не стоит напрасно нарываться наружу, - охлаждал Маргулис мои порывы. - Там всюду силки и ловушки вдоль стен, из капканов вынимают дюжинами. Чревато, да и что вам там делать, среди лишних людей? Эти простофили с их здравомыслием вас, чего доброго, заурядностью заразят.

Иногда заботами администрации и под присмотром Никанора мы работали в парке, чередуя физический труд с умственными достижениями.

В небе парило облако. В парке полдень царил. Воздушный змей, изготовленный в наших мастерских и запущенный в небо умелой рукой, искушал рвануть за собой, да был уже на излете, ближе к земле, чем к облаку, и вскоре исчез за желтыми купами тополей. Свора ворон, стая смутьянов, с криками взвилась в воздух, а воздух был липким от висящих в нем паутин. На солнышке нежились нежильцы, Никанор и за ними присматривал.

- С белыми я вам настоятельно рекомендую держаться настороже, - поучал меня одноухий Маргулис, при всяком удобном случае соскальзывавший на больную тему. Рано лишившись уха, он многие годы посвятил разоблаченью врачей. - Нет, сексопатологи еще ничего. Бывает, и правду врут. Но прочие терапевты... В особенности психиатры хитры. Процедурят они нашего брата. Придираются, словно к придуркам. Творят, черт знает, что и черт знает, как. Искусственно затормаживают наше умственное развитие. И уж если решили кого свести с ума, то своего добьются. Того и гляди, окажешься в дураках, а то и в козлах. - Отдавая должное их коварству, он был, тем не менее, невысокого мненья о них. - Люди они в основном серые. Есть правда двое оранжевых и один голубой, непарный. Я вам их как-нибудь покажу.

Я интересовался, нет ли в смешении белого с серым противоречия.

- Серые - это их внутренний, то есть истинный цвет, - настаивал на своем Маргулис. - А белые халаты, одетые поверх их, служат исключительно для маскировки. Составляя с нами контраст. Наш мир, - продолжал он, - более подвижен, зыбок, текуч. Их мир полон предметов - застывших, неодушевленных, лишенных действия, как безглагольная речь. Нужен толчок, чтобы заставить эти предметы двигаться и дышать. Да здравствует революция! Сексуальная, - часто и невпопад произносил он, предварительно оглядевшись.

Он не впервые затрагивал при мне эту насыщенную будущими событиями тему.

Его дерзкие политические взгляды всецело разделял Безголовый - довольно интересный, хотя и второстепенный персонаж нашей истории, замечательный тем, что голову обычно носил подмышкой, хотя окружающим, в том числе и мне, было ясно, что это не голова, а банный, например, таз, или мяч, или иной предмет, не обязательно округлой формы. А на том месте, где положено быть голове, на нешироких его плечах, находилась, как он утверждал, черная дыра, а из нее космический ветер хлещет.

Нас он уверял, что голову ему свихнули врачи, укрощая в Кащенко. А до Кащенко у него лишь легкие помехи были, ветерок, зефир, воздушная струя, исходящая из левого уха, но не доставлявшая особенного беспокойства. Он обратился к психиатрам, хотя и отговаривали родные. Врачи, не успев сговориться, диагностировали разное. Один обнаружил в его голове воздушные пазухи, сообщавшиеся между собой, и при незначительном перегреве, благодаря разности температур, вызывающие циркуляцию воздуха в голове, наводившую на мысль о зефирах. Этот диагност и терапевт с помощью несложного вакуумного приспособления откачивал из нее лишнее. Другой, говорливый субъект в черных очках и с бородавкой во лбу, крупно записал в эпикризе: 'Темно под теменем. Очень темно. Тьма темен'. Что и доказал хирургическим путем группе сотрудников. После чего голова подопытного, постепенно тыквея, перекочевала подмышку. Окончательно сбросив голову с плеч, он почувствовал некоторое облегчение, и тогда ему рекомендовали поселиться в нашей лечебнице, где, мол, хорошо кормят, заставляют мыться и пенитенциарно содержат на всем готовом в этом раю.

У бедняги еще теплилась надежда, что его вылечат чем-нибудь, ведь медицина в наше время творит чудеса, хотя и не с нами. Но даже и не излеченный, отдавшись на воспитание, он чувствовал себя здесь счастливым, лишенный забот и всяческих мелочных расчетов, с какими неизбежно столкнулся б на воле. К тому же, утверждал он, безголовым никогда не овладеет безумие.

С головой он обращался зачастую небрежно. Бывало, бросал ее, где попало, или в рассеянности присаживался на нее. А то и терял. И тогда можно было наблюдать его беспомощное без головы тело, бредущее наугад, разговаривающее само с собой или с воображаемым собеседником, но соблюдающее ритм ходьбы и последовательность чередования левой и правой ног.

- Вон еще один микрокосм, островок сознания, - метнул свой блестящий взгляд мой Маргулис на Никанора. - Дурак душераздирающий. Представьте себе будущее человечества, маркиз, взявшего эту обезьяну за образец. Экие мы атлеты: руки, как грабли, ноги, как коленчатые валы. А ведь к тому движемся. Мысль нынче не в моде. Вырождаемся в гамадрилов и горилл.

Дворник действительно отличался внушительным телосложением. И хотя был неладно скроен, но крепко сшит, и по всем видимым признакам происходил из мотыгинских, отличавшихся тяжелой поступью и хваткостью рук. Он одним глотком мог выпить бутылку водки, не говоря о кипятке и прочих кислотах, благодаря чему был ежедневно пьян. Но и такие бывают полезны, говорил Маргулис, пока выносят за нами дерьмо.

Никанор запрокинув голову, раскрутив бутылку, как раз в это время что-то в себя вливал. Содержимое входило в его глотку винтом.

- Он мне на центральную нервную систему действует, - сказал Безголовый, наблюдая пустую бутылку, отброшенную к его ногам. Из горлышка еще валил дым. Никанор с презрением взглянул в нашу сторону.

- Вот такие мерзавцы, - сказал Маргулис, - из клиники казарму сделали: так, видите ли, удобнее их нетрудолюбивым мозгам. Но заметьте, маркиз, чем строже режим, тем острее осиновый кол, который раздвинет ему ребра. И да здравствует революция!