Грим - Приключения в приличном обществе

- Паца был ни в рот е...ся,

- А Пеца мог на х... вертеться, - заключил Членин (Перов), нагло глядя Каплану в лицо, хотя оно и помрачнело очень.

Маргулис теребил ухо и глядел в пол, как бы о чем-то задумавшись.

- Вот идиоты, - сказал Каплан. - Мне ваши манеры на нервы действуют. - Ты кто? - обратился он к Членину, оценив предварительно торчавшее за его ухом перо.

- Я -Членин, - бойко ответил тот, - вождь этих масс. - Он небрежно оглянулся себе за спину.

- А я - Каплан, понял? Чувствуешь, задница, перст судьбы? Значит: Пеца, Паца, а это Толик ТТ. Я вам его отдельно рекомендую. Молод, горяч. Хорошо владеет оружием и почти не владеет собой. Так что будь с ним предельно предупредителен. Следи за манерами, к'зёл.

- Кто к'зёл? - вскинулся Членин и упер руки в бока для предстоящей полемики, словно плохой актер, вполне уверенный в том, что его визави такой же кривляка.

- Слушай ты, Чингачгук. Давай договоримся о следующем. Вопросы буду задавать я. А ты потом, если время останется. А пока слово предоставляется... - Он оглянулся, выбирая докладчика. - Валяй, Валерьян Валидолович, - кивнул он главврачу.

За окном давно уже смерклось. Двадцать часов двадцать минут, отметил я положение стрелок на циферблате настенных часов.

Главврач поморщился, - то ли от Валидола, то ли от Валерьяновича, то ли предоставленное слово застряло во рту.

- Знаете, - кисло сказал он, выражая недовольство не только гримасой лица, но и позой тела, - в данное время я занят весьма. Аппендицирую пациента. Только и успел, что сделать надрез.

Хирургические действия считались у нас крайне опасными. Одному пациенту во время операции аппендицита случайно поменяли пол.

- Не сдохнет твой пациент, - сказал Каплан. - Если ты действительно медик, а не мудак.

- Вообще-то да, летальные случаи от нашего вмешательства в аппендиционный процесс в настоящее время нами полностью исключены, - сказал главврач. - Однако не мешало бы послать кого-нибудь остановить кровь.

- А я что, по-твоему, пытаюсь сделать? - сказал Каплан. - Нам ни к чему лишние безобразия. Устрой нам так, чтоб было хорошо и всем без обиды. И чтобы впредь при мне было тихо. Иначе остановить меня будет трудно. А потом можешь аппендицировать в свое удовольствие. Пока кривая смертности не взметнулась вверх. Итак, по какому же поводу мы все здесь собрались?

- Вот, - сказал главврач, и, вынув из кармана несколько бумажных листов, потряс ими в пространстве над своей головой. - Это ваша петиция от сего числа. За шестью подписями и тремя печатями. Печати, кстати, предназначены для рецептов и в официальной переписке редко используются. Так что я не стал бы уделять внимание вашей словесности, отрываясь от дел, но вот вы пишете ... Так, первое, второе, третье... Только по вопросу питания целых 64 пункта. Ага, вот, пункт 18-й. 'Питаться, питаться и питаться!' В этом пункте слово питаться повторяется трижды. А как же с воспитанием, позвольте спросить? И в первую очередь - воспитания внутренней дисциплины и стойкости. Извольте знать, господа, в наше время и в нашем заведении это наипервейшие качества. У нас к каждому идиоту индивидуальный подход.

'Быстро сработано, - думал меж тем я. - Это непременно меньшевиками состряпано. Их метод и стиль. И подписей ровно шесть, по одной на меньшевика'.

Голос Дементьева очень скоро сделался гуще, окреп, доктор небрежно цедил слова, вальяжничал, растягивая гласные, словно принимал пациента, а не разгневанную толпу. Он продолжал:

- Так что никаких перебоев у нас с вашим питанием нет.

- У нас! - иронически подчеркнул Перов.

- Это плановое лечебное голодание, которое продлится еще чуть более суток, после чего вам постепенно станут давать морковь. Если помните, эти плановые остановки в питании мы проводим ежеквартально. И экономим на этом около двадцати тысяч рублей. И помнится, в прошлый раз только двое из наших воспитанников заявили протест. Остальные же были вполне счастливы и не нуждались ни в чем. Так проявите стойкость и на этот раз. Помните, все, что делается в этих стенах, делается для вашей же пользы. И не слушайте подстрекателей и бунтовщиков, склонных не сеять разумное, а топтать посевы. А сейчас хотелось бы знать, кто автор этой затеи? - Он вновь потряс бумагами. - Кто именно так умен, что сочинил это?

- Это у тебя, яйцеголовый, вылупилась такая мысль? - спросил Каплан, глядя в упор на Маргулиса и одновременно вытягивая из-за пояса небольшой пистолет. Я заметил, что пистолет тоже был системы 'каплан' - разновидностью браунинга, усовершенствованного для стрельбы отравленными и разрывными пулями по вождям.

- А вы, собственно, сами-то здесь на каких правах? - спросил Маргулис, не убоясь оружия и даже сделав навстречу стволу мелкий шажок.

- По линии здравоохранения? - попытался уточнить Членин.

- По линии судьбы, - весело произнес Каплан, потрясая ее орудием.

- Это представители попечителей, - поспешно вмешался Дементьев. - Натуралисты-народники. Исследуют внутренние миры.

- Так объясните этим исследователям, - продолжал Маргулис, щурясь на главврача, отчего сделался пронзительным его взгляд, - что мысли не вылупливаются из яйца, а со страшной скоростью носятся в воздухе. И чем умнее мысль, тем быстрее она носится. И требуется немалая сноровка, чтоб ее ухватить и утвердить в голове. И только глупые мысли сами приходят в голову.

Похоже, его не очень напугала реакция Каплана, хотя тот в продолжение всей его реплики играл желваками, мрачнел, хмурился, глядел на него пристально не менее двадцати секунд, а потом и пистолет направил в его сторону. Но этот аргумент, приводящий к молчанию, к ожидаемому результату не привел.

- Нет-нет-нет, уберите оружие, - обернулся главврач к главарю. - Как депутат городской думы от белого движения 'Врачи Отчизны', я напрасного кровопролития допустить не могу.

- Направленье движенья позвольте узнать? - ухватился Членин.

- А вас, - обернулся главврач к Маргулису, - я прошу не подстрекать и не провоцировать. Иначе я тоже начну.

- Белые начинают, а кончаем мы, - сказал Маргулис негромко.

- Умные уши покидают глупую голову? - полувопросил Каплан.

Я уже упоминал, что ухо Маргулису врачи оторвали. Так что даже едва не выдернули евстахиеву трубу. Я немного подумал о том, кто бы мог быть этот Евстахий, но обстановка вокруг стремительно накалялась, а Каплан спросил:

- Хочешь пулю, хасид?

Не знаю, что бы за этим последовало. Выстрел, наверное. Но ситуацию своевременно разрядил сумасшедший Птицын.

Он, стоя немного поодаль, все время подергивался, азартно вертел головой, клевал носом. Видимо, повредил ему некий нерв санитар.

Иногда, после особенно щедрых инъекций, у меня тоже плясали мухи в глазах. Однако я научился превращать их в буковки, которые переписывал на листочки бумаги, если подворачивался, или прямиком на простыню. Птицын же предпочитал этих мух склевывать.