Грим - Приключения в приличном обществе

Кроме того, все революции преждевременны.

Несмотря на свой важный символический статус, я старался держаться в стороне от событий, которые с каждой минутой назревали меж тем.

Настроение зеленых заметно изменилось за эту ночь. Маргулисова теория, захватив умы, искала практического воплощения. Люди сбивались в кучки, спорили до исступления и хрипоты, ожесточенно жестикулировали и огрызались на замечанья персонала, огорчая врачей. Сдержанный ропот наполнял даже помещения нежильцов, но белые всё медлили с превентивными мерами, сочтя происходящее за неопасный вздор. Хотя, как мне думается, предприняв встречные действия и ряд несложных интриг, удалось бы смягчить ситуацию, а то и вовсе свести к нулю.

Часам к десяти среди зеленых самопроизвольно сформировался Тайком - Тайный комитет общества заговорщиков. Повсюду сновали какие-то люди, внушали на ухо непосвященным: копите гнев, начнем по знаку с луны. А тем, для кого происходящее уже не было тайной, напоминали вполголоса держать ухо востро, нос по ветру, а палец на спусковом крючке. В результате агитации многие пациенты нарочно ходили неумытыми и не прятали нечистых рук, за что раньше, бывало, по этим рукам били. Менее смирные и дружелюбные так и рвались в бой.

Я чувствовал себя хоть и значимой, но лишней фигурой в этой игре. Как туз бубён при крестовом заходе. Жизнь слишком коротка, говорил я себе, чтобы ввязываться в склоки, и искренне недоумевал, каким образом я оказался вовлечен в приключение и даже отчасти возглавил его.

Маргулис, видя мою подчеркнутую отстраненность, всячески пытался меня ободрить. Еще бы: самое время знамя вздымать, а оно оказалось вдруг выцветшим и поблекшим.

- Ваше настроение настораживает, - пенял он. И новыми красками рисовал мне грядущее, как будто эти краски могли напитать потрепанный стяг. - Мы с вами люди высшей лиги, маркиз, кому, как не нам держать бразды? Этими дурнями думать будем?

Устроить сексуальную революцию в отдельно взятом квадрате за городом, в преимущественно однополой среде? Такая идея могла родиться лишь в бесшабашной башке сумасшедшего. Очень уж напоминало это мне клинический ленинизм, или примитивнейший фрейдомарксизм, адаптированный для простейших умов.

- Мы, маркиз, к марксизму не склонны никак, - возражал моим сомненьям Маргулис. - Мы, мамочка, пойдем другим путем. - И советовал мне, не долго думая, сойти с ума на твердую почву, ибо ум, полный сомнениями, есть хлябь.

- Кстати, время обеденное, - сказал он, взглянув на часы. - Не пойти ли нам супчику похлебать? - предложил он.

- Вот увидите, ваша теория при проверке практикой даст сокрушительно отрицательный результат. И не называйте меня мамочкой, - раздраженно добавил я.

А он, безумный, ищет бури, шептал я про себя, следуя рядом с Маргулисом в пищеблок. К этому времени значительную часть доверия к нашему атаману я потерял.

На обед оказался, действительно, суп, но настолько жидкий, что я с отвращением отвернулся от него. К тому же эта мутная жидкость едва покрывала донце. Несмотря на всеобщее предреволюционное возбуждение, многие тоже это заметили. А те, что не глядя проглотили свой псевдообед, с изумлением озирались, не почувствовав привычной сытости. Маргулис, оторвав взгляд от своей концлагерной порции, искал им поваров, чтобы, наверное, их распечь, но почему-то вместо кухонных работников на раздаче стояли санитары.

- Что-то с питанием сегодня не то, - догадался кто-то. - Утром - чай, на обед - первое. А на ужин второе увидим ли?

- А третьего третий день не видали совсем, - вспомнил кто-то.

- Нам и вилок-то не дают, а сами, небось, лопатами лопают.

- И куда попечители смотрят? Почему не обеспечивают чем-нибудь?

- А они у нас есть? И если они есть, то есть ли у них совесть?

Вышедший на эти возгласы обер-кох не сразу нашел толковый ответ, и вначале всех нас совершенно запутал, пытаясь объяснить, в чем дело.

Первоначально он утверждал, что это кто-то из поварят опрокинул котел, прячась за ним от невропатолога. Поэтому пришлось оставшуюся уху немного разбавить водой. Что же касается петуха, то кто-то его из ухи вынул и съел за несколько минут до готовности. А кто интересуется попечителями, то да, они есть, и будут есть, и что только что выпроводил четверых, которые всё и съели. А коли уж случилось так, что всё, как есть, съедено, то на нет и суда нет, а если и есть, то есть все равно нечего. Ужо подходите к ужину, обнадежил он.

Обер-кох, хоть тоже в белом халате, пользовался некоторым доверием, и мы, удовлетворившись объяснением и обещанием, разошлись.

Желудок, однако же, не обманешь. Недовольство росло и, брожение умов, вызванное голодом, искусно направлялось заправилами в сексуальное русло. Замесить на мысли о голоде революцию оказалось делом нехитрым. Страсти всё накалялись. Чувствовался внутренний перегрев. Перепирались и спорили до тех пор, пока в комнате не заканчивался кислород, после чего переходили в другую.

И даже Никанор, пьяный, как лорд, заплывший жиром, налитой румянцем, в связи с чем в моей голове тут же всплыл вопрос о питании, высказывался в том смысле, что, мол, отольются этому отелю наши слезки. Он же, откуда-то вынув ружье (и пропасть патронов к нему) принародно похвалялся им. Пациенты со знанием дела рассматривали оружие, хвалили калибр, однако все же склонялись к тому, что в ближнем бою булыжник хорош, и только в случае вторжения извне вооруженных вражеских сил и ружье может на что-то сгодиться.

- Ружье, не иначе, Ржевского.

- То-то ржавое, я смотрю.

Маргулис велел ружьё до поры припрятать, опасаясь, что какие-нибудь провокаторы, до него добравшись, могут, пожалуй, выстрелить, спровоцировав превентивные действия со стороны врачей.

Я же, не упуская из виду развития событий, только подходящего момента ждал, чтобы из этих событий выкрутиться и скрыться - втайне от тех, кто не упускал из виду меня. Впрочем, те, кто были во мне наиболее заинтересованы, налетчиков я имею в виду, с утра куда-то отбыли и не появлялись до вечера.

К единому мнению, тем более единственно верному, в течение дня мы не пришли. Более того, выяснилось, что среди нас насчитывается до полутора десятка партий, секций и сект самых различных мастей и мнений, всех цветов спектра, не исключая полутонов. От самых неистовых, вставших под знамя эротического терроризма и выступивших с наиболее злобными лозунгами ('Долой мораторий на членовредительство!', 'Члениться, члениться и члениться!'), от этих крикунов и задир, готовых к немедленному мятежу - до умеренно-правых, отрицавших любой мятеж в принципе и предлагавших детскую болезнь членнинизма и левизны перевести в разряд венерических, а безнадежно больных запереть в карантин, тем более, что место в карцере для них пусто. Да впрочем, и сам Членин, возглавивший это крыло, к вечеру под влиянием критики тоже более умеренным стал.