Грим - Приключения в приличном обществе

Были маргинальные партии от фетишистов до фашиствующих некрофилов, были народные демократы, чья сексуальная своеобразность адептами не афишировалась, но оппонировавшая им Партия Народного Гнева заявляла, что отдемократить народ не даст. Секция зоофилов с лозунгом 'Мясо - в массы!' требовала одновременно узаконить с некоторыми домашними любимцами брак. Была даже партия антидураков, выступавшая против всех партий, и были просто вольные фении, борцы за дело без дела, готовые к кому угодно примкнуть.

Некоторые партии успели обзавестись аббревиатурами, не всегда, впрочем, адекватными, как ОАО, например - Общество Анонимных Эгоистов. Партия ККД (Кому Какое Дело) была родственна предыдущей по духу, не сходились они лишь в малом. Какадеты были, кажется, более левые (хотя до полного полевения им было пока далеко). Оаисты же предпочитали, как правило, управляться правой рукой.

Наиболее непримиримые из большевиков, дабы не нарушалась стройность рядов, предлагали избавиться от оппонентов. Другие же, владеющие арифметикой, подсчитали, что если использовать их как попутчиков, то можно вздвоить, а то и встроить ряды.

Я, ни в союзах, ни в партиях не состоя, старался не упускать ни малейшей подробности происходящего, оставаясь внутренне чуждым всему. Но эта отстраненность позволяла мне быть беспристрастным и объективно оценивать то, что позднее ляжет в историю. Вы не спрячете свое истинное лицо за трескучими лозунгами, господа! Я - бдительный наблюдатель.

- Волки тряпочные! Вояки картонные! - возвышал свой голос Маргулис, понукая понурое стадо попутчиков-меньшевиков. - Доходяги духовные! Души дешевые! - рвался его голос из флигеля. - Диогены синопские! Киники рукоблудствующие! - кричал он ухмыляющимся оаистам и, встряхнув всех, как следует, он оглядывался по сторонам, не обидел ли кого невниманием.

А через час, ораторствуя перед соратниками - выпукло, доходчиво, горячо - он ярчайше расписывал государство грядущего, эрогенную территорию, обретенный рай. Я б не поленился здесь полностью привести его мысли о государстве всеобщей гармонии, если б они в мельчайших деталях не совпадали с содержанием моего сна.

- Но дорога в сей рай нашими мощами вымощена, - заключил он.- Мы неизбежны, ибо дело правое. Да будет Сад!

- Рассадник мерзостей, - возражали угрюмые оппоненты, но так осторожно, что никто, кроме меня, их возражений не слышал.

Сподвижники же аплодировали, оборачиваясь и друг другу подмигивая. Ветреный Вертер заметно нервничал и вел себя, как человек с неуравновешенной психикой, а не как все. Кривоногий Кашапов, в пиджаке и чистых трусах, снисходительно ухмылялся. Очевидно, что для большинства бунт был делом решенным.

- А не пойти ли нам всем поужинать? - предложил Маргулис партнерам по партии, но толпа, странное дело, не отреагировала на приглашение, хотя по всем расчетам была голодна. Как раз в это время обсуждался вопрос о моральной ответственности, о том, каким образом снять понятие вины и стыдливости, а муки совести свести к нулю. И как быть с сомненьями, которые неизбежно возникнут при установлении отцовства или другого родства.

- Это неархиважно, - отмахнулся Маргулис. - Все сомненья я беру на себя.

- А маёвки будут?

- Маёвочки? Пикнички, шашлычки, огурчики? И кстати, не пойти ли нам отужинать, господа?

Иногда судьба, желая избавиться ото всех скопом, собирает их на 'Титанике'. Гибельность нашего предприятия вновь предстала передо мной во всей своей неизбежности. Возможно, мятежники и возьмут верх: слишком доверчивы, слишком беспечны врачи. Но что дальше мы будем делать, захватив власть над собой? Наш 'Титаник' недолго продержится на плаву. Суток трое? Неделю? Две? Власти города, а в случае огласки конфликта, власти страны, со свойственной всякой власти категоричностью пресекут прецедент. Как крысы стонущие с тонущего корабля, спасающиеся в одиночку, разбежимся, рассыплемся по России.

Ум мутится. Колени подкашиваются. Страстно хочется есть.

- К ужину, господа! - вновь возгласил Маргулис, и что-то зловещее прозвучало в его словах, словно призыв к оружию.

Кроме того, чувствовался какой-то подвох.

На этот раз призыв был всеми услышан, подхвачен, и бодрой гурьбой мы направились к столовой, предвкушая обещанные к ужину шницеля.

Однако двери столовой ко всеобщему негодованию были не просто закрыты и заперты поворотом ключа, но и крест-накрест забиты досками, словно похеренная страничка прошлого, перечеркнутый черновичок, и уже заложен в машинку Создателя, выставлен для печати новый, девственно чистый лист, с которого начнется новая эпоха, эротическая эра истории.

У забитых дверей, при разбитых надеждах на ужин я ощутил сильнейшее разочарование, хотя был одним из немногих, кто обещаниям повара не поверил вполне. Но что-то недобро-веселое встрепенулось в душе.

Кто виноват? Кому предъявлять? В чем подоплека? На чей счет отнести происходящие происки? В конечном итоге, от этого только палата для блюющих больных выиграет в гигиене и чистоте.

Маргулис, пообещав выяснить, в чем дело, исчез, но скоро вернулся, огласив информацию и готовые выводы.

- Положение архихреновое. Повара разбежались. Продовольствия осталось на три дня. И если его сейчас же не захватить и не съесть, то потом будет поздно.

- Раз уж жрать все равно нечего, то самое время, пользуясь случаем, объявить голодовку, - возражали меньшевики.

Если это заговор врачей против нас, сказал им на это Маргулис, то каковы тогда его цели? Может, они того и добиваются, чтобы голодом нас уморить. Нет, мы не станем пособлять им в этом намерении, покорно следуя начертанному ими плану. Необходимо во имя собственного выживания захватить склады.

Санитары, вместо того, чтоб успокоить народ, только дразнили его издали, подливая масла в огонь.

- Что, доходяги, жрать хочется? Селедочки, хлебца насущного, пряников сахарных?

А на конкретный вопрос, заданный дрожащим от голода голосом, возобновят ли потоки питания в ближайшие часа полтора, отвечали, отшучиваясь, что вагон хлеба с маслом застрял на втором пути, гуманитарную ракету, начиненную мармеладом, перехватчик из Кащенко перехватил. А посевы конь потоптал. И злаки не вызрели.

Такое бездушие и беспечность с их стороны не могло не отразиться на настроении масс. Вместо того чтобы вглядеться в лица, прислушаться к возгласам по их адресу, переходящими в брань, они роздали нам по горсти таблеток и ушли. Кто-то эти таблетки тут же бросил им вслед, кто-то съел в надежде насытиться, а один, кажется, Птицын, всё ходил за санитаром Добрыниным, всё скулил, и до того его раззадорил, что тот, не зная, как от него избавиться, избил.

Оно бы, конечно, сошло ему с рук, как сходило уже не раз, если бы инцидент ограничился стенами избивательного участка - полутемного помещения в полуподвале с полудохлыми крысами, прячущимися по углам - без окон, но достаточно просторного, чтобы раззудить плечо. Сразу оговорюсь, что никакого специального пыточного оборудования к провинившимся не применялось. Пара кулаков, небольшая дубинка - и всё. И поскольку прилюдное рукоприкладство было под строгим запретом, тем более, на нашей территории, то случай оказался из ряда вон выходящим. Вопиющим, вообще. Но, видимо, у санитара сдали нервы, и до участка он попросту не дотерпел.