Милена Бускетс - И это тоже пройдет

София, с той же элегантной непринужденностью, с какой зимой, заходя в помещение, сбрасывает с себя меховое манто (им же она укрывается, когда ей вздумается вздремнуть днем на диване, на нем же, тысячу раз пьяным голосом признавшись мне в любви, укладывается спать прямо на газоне), повела плечами, и длинная выцветшая туника в розовую и серую полоску соскользнула с них и упала на палубу. София сильно оттолкнулась ногами и нырнула. Ее тренированное тело вошло в воду плавно, без брызг, словно пронзивший морскую гладь луч карамельного цвета.

– Не знаю, кто, кроме бедолаги гинеколога, совал в это тело руки, но наслаждались его видом многие, включая нас, – вздохнула Каролина.

Я медленно спустилась по трапу. От соприкосновения с прохладной водой кожа моментально покрылась мурашками, и я даже вздрогнула, но заставила себя расслабиться, позволив холодным токам пронзить меня насквозь. Погрузившись с головой – глаза закрыты, волосы шевелятся, как щупальца медузы, – я дожидалась, пока тело не станет невесомым, а море не примет меня и не растворит в своем блаженстве. Как, может быть, мой последний любовник.

Яприняла душ первой. Потом пошла на кухню, налила себе бокал холодного вина и отправилась на террасу валяться в своем любимом гамаке, пока не позовут обедать. Но мое счастье длилось недолго – минут через пять появилась озабоченная Элиса.

– Обед готовить не из чего, – заявила она.

– Подумаешь, проблема! У нас же есть галеты?

– Шутишь?

– Нисколько.

Покачаться в гамаке с бокалом вина мне не удастся, поняла я.

– Слушай, я устала. И там пекло. Ты же не заставишь меня тащиться в магазин по такой жаре? – Я закрыла глаза в надежде, что она от меня отстанет.

– Заставлю.

Элиса немного помолчала, дожидаясь, что я хотя бы открою глаза. Но я слишком ленива, чтобы поднять веки, а она слишком упряма, чтобы оставить меня в покое.

– Бланкита, я все утро убирала дом. Так что давай-ка быстренько вставай и шагом марш за мясом, – строго приказала она и рукой остановила качание гамака.

Я сдалась не сразу. А если по дороге я упаду, размозжу себе голову о камень и умру от потери крови, на чьей совести будет моя смерть, спросила я Элису, но она была неумолима.

– Ладно, ладно, схожу. Не понимаю я этой вашей буржуйской привычки обедать и ужинать. Очень вы избалованные.

Море огромным магнитом притянуло к берегу почти всех обитателей городка. На улицах ни души, лишь изредка мелькнет одинокая фигура, жмущаяся к стенам домов в безнадежных поисках тени. С возрастом начинаешь ценить место, где родился и вырос, и смотреть на давно привычные вещи свежим взглядом. Тебя уже не так тянет бросить все и мчаться неведомо куда за приключениями. Я люблю Барселону, потому что в ней прошла моя жизнь: вот роддом, где появился на свет Эдгар; вот бар, в котором я целовалась с его отцом; вот кафетерий, куда мы с дедушкой ходили каждую среду. А вот и больница, в которой умерла ты. Но в Кадакес я наверняка влюбилась бы без памяти, даже если бы оказалась здесь всего раз, да и то проездом; даже если бы была чужестранкой, ничем – ни языком, ни культурой, ни воспоминаниями – не связанной с этим изрезанным бухтами побережьем и сшитыми из розового шелка закатами, воскрешающими в памяти «Тупик» Романа Полански, с этим крошечным городком, зимой исхлестанным черным ветром, смывающим все остальные краски. Когда я здесь, меня не покидает ощущение, что еще чуть-чуть – и я взмою вверх, прямо к облакам.

Я вошла в мясную лавку и с облегчением вдохнула холодный кондиционированный воздух. Раньше я не замечала, что мясные лавки чем-то напоминают больницы. Но сейчас вид белых кафельных стен, шеренги стульев для ожидающих своей очереди покупательниц, похожих на хирургические ножей, которыми так удобно кромсать плоть, и люминесцентных ламп под потолком, заливающих помещение мертвенным светом, наполнил меня ужасом. Только бы не столкнуться случайно с каким-нибудь бывшим поклонником – под этими лампами я выгляжу страшилищем, а зачем внушать людям разочарование? У витрины-холодильника, набитой колбасами, гирляндами сосисок, грудами мяса и свежих потрохов, спиной ко мне стояла женщина. Я узнала в ней жену Санти. Мы с ней никогда не встречались, но я видела ее вместе с детьми на фотографиях у них в доме. А вдруг она тоже меня узнает? Я испугалась, но одновременно почувствовала возбуждение. Кроме того, я поняла, что смотреть на жену Санти мне противно (хотя, по совести говоря, это ей должно быть противно смотреть на меня). Она моложе меня и, в общем-то, довольно привлекательна, несмотря на коротковатую шею. У нее пышные формы, а вот ноги, пожалуй, слишком тонкие. На круглом загорелом лице – большие карие глаза, показавшиеся мне невыразительными. Волосы собраны в «конский хвост». Она была одета в длинную свободную тунику бирюзового цвета, на шее – бусы в тон. Я решила, что внешность у нее вполне заурядная – ничего особенного. С продавцом она разговаривала с холодной снисходительной любезностью, свойственной богатым людям, и при этом смотрела куда-то мимо него. Мне вдруг стало неловко, как будто она пыталась отдавать приказы не мяснику, а мне, с трудом скрывая нетерпение. Вдруг она обернулась и скользнула по мне тяжелым, исподлобья, взглядом. В нем не было ни удивления, ни любопытства, ни интереса, ни презрения – вообще ни одной человеческой эмоции. Эта женщина меня просто не видела. Она забрала пакеты с покупками и простилась с хозяином лавки, что-то буркнув себе под нос. Я вздохнула с облегчением, но еще долго не могла избавиться от недо-умения: сама я, появляясь в том или ином месте, первым делом озираюсь, стараясь запечатлеть в сознании окружающую обстановку, и тут же принимаюсь фантазировать. Что, если исполненная праведного гнева обманутая жена встретится на фоне колбас и паштетов с любовницей, пытающейся держать себя с достоинством? К счастью, сегодня ничего подобного не произошло. Но мне стало искренне жаль Санти, избравшего себе такую судьбу: до скончания дней терпеть рядом с собой эту женщину, пусть не уродливую, но чересчур властную.

Я купила сосисок и зашла в расположенное по соседству казино за сигаретами, заодно решив выпить пива. В зале царил полумрак, но я сразу заметила за столиком неподалеку от барной стойки, где обычно местные старики играют в карты, своего таинственного незнакомца. Уж не ты ли, мелькнула у меня глупая мысль, привела его сюда, чтобы подать мне знак? Тебя беспокоило, что я уже давно ни в кого не влюблялась по-настоящему и превратила любовь, к которой ты всегда относилась серьезно, в игру. Еще больше тебе не нравилось (а какой матери понравилось бы?), что в эту игру я играю с мужчинами, которые мне не пара и не стоят моего мизинца. «Детка, – повторяла ты, – в твоем возрасте естественно влюбляться. Не понимаю, как ты без этого обходишься». Как мне было тебе объяснить, что если я кого и любила по-настоящему, то только тебя?