Иоан Поппа - Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа

Проинструктированный накануне, Ион явился в аккуратной офицерской форме и с пяти часов утра дожидался приезда журналистов у барака начальника. Часов в девять появилась, наконец, машина, из которой вышли военные журналисты. После короткого разговора Ион должен был снять с себя военную форму. Его запихнули в обычный рабочий комбинезон, поверх которого он надел фуфайку резервиста. Когда надо было его фотографировать, состоялось новое «приведение одежды в соответствие». Офицер забыл снять фуражку, так что журналисты нервно кричали издали, держа в руках фотоаппараты:

– Фуражка, лейтенант! Фуражка! Снимите фуражку!

Бедный Ион растерянно смотрел по сторонам. У него сняли фуражку с головы и вместо нее надели каску строителя. Возле Иона образовался широкий круг резервистов, гражданских, офицеров. И вся эта свита перемещалась по стройке в поисках места, которое понравилось бы журналистам и где можно было бы захватить в кадр и несколько машин и агрегатов.

– Не годится. Невыразительно, – постоянно бормотал один из журналистов. – Пусть ему дадут в руки лопату.

Наконец дошли до крана. Лейтенанта поставили как есть – вместе с лопатой на пустую железную бочку, сказали, чтобы держал лопату в левой руке, а правой прикрыл сверху глаза и «выразительно» смотрел на небо.

– Кричи что-нибудь, отдай приказ, что-нибудь!

Лейтенант, сбитый с толку, начал кричать:

– Направо! Налево! Взвод, вперед шагом марш!

– Вверх руку! Смотри на небо! Вот так!

Аппарат щелкнул. Фотография была готова, но не было ни одного признака, который бы показывал, что на фото снят военный. Это была фотография просто строителя. «Товарищам журналистам» предстояло написать статью. Бедный парень ушел с военной формой под мышкой, а журналисты отправились обедать с генералом.

– Ты вошел в историю, Иоане, – сказал ему один коллега в шутку.

– Да пошел ты к черту!

Через три дня Иона посадили под арест за то, что у него напился один резервист. Думаю о том, что все это оставляет меня холодным и равнодушным, меня больше ничто не впечатляет. Мои глаза фиксируют факты и рабочие сцены, образы людей, несущих кирпичи на леса, лица. Цветочные композиции на барельефах, сработанных штукатурами в гипсе на огромных потолках, выточки на колоннах, стереоскопические скульптуры лихорадочно смотрят на меня, стрелки часов движутся по циферблату и показывают часы и минуты, время толкает меня вперед.

В воздухе витает некая постоянная угроза – не проверок или перекличек без конца и края, а что-то странное, необъяснимое, как будто бы сигналы какой-то невидимой войны доносят до нас словно бы вибрацию артиллерийских ударов с фронта, который пока еще далеко, но все больше и больше приближается к нам.

Спускаюсь по сотням лестниц, слежу за производственными планами, мешаю лопатой известь в творильной яме, стругаю рубанком вместе с плотниками, лихорадочно штукатурю стены вместе с каменщиками, рою канавы рядом с солдатами, как будто нас подстерегает большая опасность, как будто невидимый враг вот-вот должен нас атаковать откуда-то издалека и мы должны подготовиться к осаде.

Иногда я созываю солдат и заставляю их подписывать табель, где они заявляют, что приняли к сведению, что им не разрешается употреблять алкогольные напитки или покидать стройку, что они не имеют права комментировать приказы, оскорблять, разводить огонь на стройке и что все это означает тюрьму. Солдаты подписывают их спокойно, покорно. И продолжают пить и дальше алкоголь, разводить огонь наверху, на этажах, в рабочих комнатах, чтобы согреться, драться между собой и иногда сбегать из части. Я храню табели при себе, потому что их никто не читает. Я составляю карточки по охране труда, которые никто не смотрит. Потом я даю их подписать военным и, в конце концов, отношу их мастерам на рабочих точках. Лучше всего мы понимаем друг друга с мастером Барбу Константином, великаном, веселым и порядочным человеком, и с инженером Данку.

В один из дней выхожу из рабочей зоны взвода и отправляюсь на поиски старшего лейтенант Панэ. Более грубой ошибки я допустить не мог! За периметром моего взвода меня подстерегали два полковника. Один из них, Сеиляну, направился прямо ко мне.

– Куда ты идешь? Почему покидаешь рабочую зону, ты, бездельник? Кто ты? Как тебя зовут?

И тогда я лгу. Впервые за свою жизнь военного я лгу. Я никогда не лгал старшим по званию – ни в военном училище, ни после его окончания. А сейчас спокойно лгу:

– Моя фамилия Апостол, товарищ полковник.

Сеиляну старательно записывает в блокнот.

– Апостол и еще как? Звание?

Несомненно, в человеке существует склонность к риску и упоение риском. Не знаю, шепнул ли мне дьявол что-то на ухо, но ясно одно, что отвечаю на вопрос вполне убедительным голосом:

– Болога, товарищ полковник. Лейтенант Апостол Болога.

И на мгновение закрываю глаза, ожидая, что на меня обрушится небо и хотя бы один из двух полковников вздрогнет при этом имени, которое является духовным ориентиром для каждого учащегося лицея [35] Апостол Болога – герой романа «Лес повешенных» (1922) румынского классика Ливиу Ребряну (1885–1944). .

Но ничего не происходит, полковник продолжает что-то фиксировать карандашом в своем блокноте. Во мне рухнул еще один идеал: больше не хочу стать когда-либо полковником.

– Ну, ладно, лейтенант, завтра утром, когда прибудет товарищ генерал Богдан, явись к нему в барак, чтобы получить наказание. Генерал отдал четкие приказы, товарищ лейтенант: место офицера – среди людей, на работе! На лесах, а не в кабинете с кофе у себя под носом!

Таким образом, этот негодяй нашел и вину для меня. Он уже обдумал свой рапорт в отношении меня: он скажет генералу, что застал меня за кофепитием… Где, как он думает, здесь, на «Уранусе», можно найти кофе? С чем он путает «Уранус»?

– Ты у кого? Из какой роты? – снова слышу его.

– Я у товарища старшего лейтенанта Вырбана.

– Гм-м! Удивительно, что он упустил тебя из виду. Вырбан и Лупеш – люди надежные.

Надежные, да… Люди очень надежные…

В этот момент сначала кирпич, а потом лавина строительного мусора падают рядом с нами, разбивая вдребезги бутылку с водой. Сверху слышно хихиканье гражданских, которые намеренно сбросили мусор на нас, и я думаю, что все-таки полковник легко отделался, потому что мог остаться с проломанным черепом благодаря шутке этих гражданских. Помещение наполняется пылью. И неожиданно Сеиляну как будто сходит с ума. Он бросается ко мне, хватает меня за грудь и толкает, вопя:

– Марш отсюда к людям, ты, офицер-бездельник! Только зря едите хлеб партии! Марш работать!

Полковник закашливается, задыхаясь. Он не привык к пыли. Выхожу и пускаюсь бегом назад по лестнице. Слышу вдогонку рев Сеиляну: