Иоан Поппа - Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа

Три недели мы работаем в корпусе С3 под землей, на отметке «-9», в зоне инженера Траяна Бужгоя. В огромном помещении с бетонными стенами, которое похоже, скорее, на гараж, слесаря Параскив Костикэ, Винче Штефан, Ванча Георге и Раду Костикэ, которые еще и бетонщики, соорудили мне стол и стул из досок, собранных на стройке. Дверь тоже сделали, сварив ее на скорую руку из найденных там же железок. Я достал и замок.

Здесь, вечером, перед тем как уйти, мы оставляем лопаты, тачки и другие орудия. Это фактически и является оправданием того, что у меня теперь есть «кабинет». Тянет убийственный сквозняк и, хотя здесь ничего нет из съестного, крысы разгуливают свободно у нас под ногами. Я к ним привык. Воздух сырой, нездоровый и холодный, и несет с собой смрад экскрементов. В лабиринте коридоров и помещений, в котором можно заблудиться, самое большое зло не ядовитый запах, а холод, от которого нет спасения.

Вечером, по окончании рабочего дня, чувствую, как ноги мои деревенеют. Одно хорошо: с потолка свисает лампочка величиной с мяч, с таким ярким светом, что кажется, это солнце в миниатюре. Я гашу и зажигаю ее с помощью эбонитового выключателя, вделанного в стену возле двери.

Главная работа, которую мы выполняем на этой отметке, состоит в бетонировании тоннеля, ведущего из подвала наружу. Идея заключается в том, чтобы по окончании строительства Дома по площади, которая выходит на проспект Победы Социализма, в Национальный день проходили бы парадом армейские части. Верховный главнокомандующий и руководители выйдут из своих кабинетов наверху, спустятся на лифтах сюда в подвал и через тоннель пройдут наружу, где они займут места на трибуне, чтобы смотреть парад.

Работа очень тяжелая, тоннель имеет высоту три метра и ширину пять метров. Потолок, стены и пол уже залиты, еще над ними работают, но они уже почти готовы, и люди приступили к штукатурке стен.

Самая большая проблема в том, что на выходе сооружение не «закреплено», и иногда земляной берег после дождей обваливается и проседает прямо в отверстие тоннеля. Инженер Бужгой говорит, что весь берег у выхода угрожает провалиться и засыпать полностью тоннель. Тогда потребуется целый взвод, чтобы расчистить выход. «У того взвода будет нелегкая судьба. Работать, возможно, придется всю ночь», – говорит мне инженер Бужгой.

На глубине девять метров под землей, в бетонном помещении я собираю солдат, даю каждому по листку белой бумаги и говорю им:

– Устройтесь, где можете, сядьте возле стен, на бетон, на тачки, где хотите. Я вам говорил, что сегодня будем писать диктант. Вы нашли, чем писать, как я вам говорил?

– Да-да! У нас есть ручки!

– Тогда пишите: «Я, солдат-резервист…» Здесь поставьте каждый свое имя… Бэлан Николае, не подсматривать у Арделяна Иона, а то я поставлю кол за списывание.

Солдаты смеются, большая лампочка горит наверху у бетонного потолка, и я продолжаю:

– Итак… пишите: «… заявляю, что я знаю, что покидать рабочее место… на стройке… или покидать казарму в Витане… без письменного разрешения… подписанного командиром взвода… означает дезертирство… и я знаю, что за дезертирство я попаду в тюрьму…»

«Диктант» идет медленно, с большими паузами, в огромных руках солдат ручки кажутся маленькими, как спички, а они, непривычные к письму, мучаются, выводя слова на бумаге.

– Готово?

– Готово, готово! – кричат они нетерпеливо. – Мы закончили! Подписывать?

– Нет, еще есть что писать.

С пола зального помещения, на котором все устроились, поднимается хор протестов: «Хватит! Довольно! Вы хотите нас уморить? Сколько уже пишем! У меня рука болит с непривычки! Вы хотите сделать из нас ученых?»

– Докторами вас сделаю! Докторами по герменевтике!

– Ух, ты! Нас черт попутал! Вот до чего дошло! А что это такое, товарищ лейтенант? – спрашивает Арделяну Ион, хватая себя за клок шатеновых волос на лбу.

Арделяну – превосходный каменщик из Арада, с большим чувством юмора, как, впрочем, и многие резервисты. Ему двадцать четыре года, он знает немецкий, французский и венгерский, но иногда становится нервным. Когда он отбыл недавно в увольнение, я приказал ему жениться, и, когда он вернулся, пришел ко мне, отдал честь по уставу и рапортовал мне, что выполнил приказ и женился. Для подтверждения показал мне удостоверение личности. На удостоверении было действительно записано «женат». Позже я узнал (от него же), что во время увольнения он фактически всего лишь обновил свое удостоверение, а мне показал не новое удостоверение, а то, срок которого истек и на котором было написано «женат». Отвечаю ему:

– Герменевтика, Арделене, – это наука, которая изучает старые книги.

Августин Михай, рядом с ним, тоже каменщик, кричит испуганно, сощурив свои голубые глаза:

– То есть, смотрят, какая у нас выслуга лет в трудовых книжках?

Арделяну поворачивается к нему:

– Ну, если я прочитаю твою, то сойду с ума!

– Хватит! – кричу я. – Этого вам надо было! Дай вам палец… Давайте, пишите дальше. «…Также обязуюсь соблюдать… во время сбора резервистов… все нормы охраны труда и… обещаю не употреблять ни под каким видом алкоголь…»

Где-то в конце зала венгр Винче Штефан, сорока четырех лет, бетонщик, высокий, почти двухметрового роста, что-то бормочет, после чего все, кто вокруг него, начинают хохотать.

– Что случилось, Винче?

– Я, товарищ лейтенант, – начинает Винче с акцентом и крайне серьезным и решительным выражением на лице, – я не напишешь ничего такой! Напишем все что угодно, но такой – нет!

– Нет, Винче, ты не пиши ничего подобного! А то через два-три месяца, когда тебе надо будет уезжать отсюда, ты зальешь за воротник чемодан палинки и потом с ножом кинешься на меня, чтобы меня убить!

– Избави Бог! – говорит Винче испуганно. – Я не сделаю ничего такого!

– Дава-а-айте, хватит! Пишите, что я вам диктую, иначе мы никогда не кончим, если так будем тянуь! Еще ночь нас тут застанет! Итак, на чем мы остановились?

– На… не употреблять ни под каким видом алкоголь…

– Да. Пишите дальше так: «не носить холодного оружия, не драться с товарищами и не обсуждать приказы…» Теперь вы расписываетесь внизу, и готово.

Огромный вздох облегчения прокатывается по всему залу.

– Сдавайте листки мне сюда, а завтра я вывешу результаты!

– Вы поставите нам отметки? – говорит Барбу Георге, коллега по бригаде с Арделяну.

– Конечно, Барбу! Подойдешь ко мне, я тебе занесу отметку в дневник, чтобы ты показал ее жене.

Немцы Хёнигес Иосиф и Хён Франчиск Вальтер из Арада начинают смеяться и говорят мне, что у Барбу нет больше школьного дневника, потому что он его выбросил в день, когда ему исполнилось пятьдесят лет.