Ирен Роздобудько - Пуговицы

Она помолчала, глотнула из бокала, посмотрела на нас и добавила с печальной улыбкой:

— Вот так оно начиналось… По крайней мере для меня в такой фиксации образов был самый смысл жизни.

— Почему — был? — спросила Марина.

— Я сказала «был»? — улыбнулась ей Елизавета. — Наверное, я оговорилась. Стыдно искать смысл, когда тебе за сорок. Не уважаю взрослых девочек, которые до сих пор не определились.

Я смутился, что из-за ее резкости Марина воспримет пассаж о взрослых девочках на свой счет. Ведь сидела напротив примерно с таким же выражением лица, как студенты на лекции. И это начинало меня слегка раздражать: истощенная, уменьшенная размера на два, после лет принудительного отдыха неизвестно где и полной неуверенности в будущем она, Елизавета Тенецкая, не утратила ни капли харизмы.

— Я забыл сказать, — поспешно сказал я, — Марина — специалист-дефектолог, занимается проблемой дислексии.

— Модная болезнь… — задумчиво сказала Лиза.

И начала живо расспрашивать Марину о ее работе.

Все шло прекрасно: вечер, вино, белая скатерть, чай с бергамотом, милая беседа.

Потом я узнал, что у Марины есть Даниил.

И что человек, из-за которого она часто не могла остаться у меня дольше, — сын.

И что он ходит в кружок юных изобретателей.

И разрабатывает — ни больше ни меньше! — оросительную систему для стран Африки.

Словом, серьезный пацан.

Я проклял себя последними словами. Это же надо: встречаться (если можно так сказать) с женщиной не менее года и ни разу не поинтересоваться, куда она спешит после того, как… как у нас тут все заканчивается.

Кажется, женщины заметили мою растерянность. В какой-то момент я вопросительно и укоризненно посмотрел на Марину, мол: «Ты не могла сказать раньше?» И она ответила одними губами: «Зачем тебе это знать?»

Собственно, я позвал Елизавету на ужин, чтобы поговорить о другом. Хотя бы закинуть удочку насчет нашей с Дезмондом идеи. Но спросить прямо не решался.

Меня неожиданно опередила Марина.

— А вы бы еще хотели снимать? — просто спросила она.

Елизавета пожала плечами:

— Боюсь, мои желания не совпадают с интересами тех, от кого это зависит. А работать для полки — уже не тот возраст.

Наилучший для меня ответ.

Я напрягся и рванул с места в карьер:

— А если совпадут?

— Ты стал таким большим начальником, Дэн? — улыбнулась она.

Объяснить ситуацию было уже делом техники и красноречия.

И я рассказал ей о возможностях Дезмонда Уитенберга. Она слушала молча. И молчала еще несколько минут после услышанного.

Решился добавить:

— В любом случае, мы сможем спокойно и официально отправиться в Штаты на тот срок, который нам потребуется, чтобы…

— Я согласна! — быстро сказала Лиза, деликатно не дав мне закончить фразу.

Собственно, я бы ее и не закончил: между мной и ею сидела женщина из другой жизни, которая не имела к этой истории никакого отношения.

Я не хотел смущать ее…

Собственно, это было все, что я хотел сегодня услышать от Елизаветы Тенецкой. Мне не терпелось засесть за скайп и сообщить Дезмонду, что у нас есть ее принципиальное согласие. А уж то, что я называл «о чем кино?», будем обсуждать все вместе, в процессе — но ни в коем случае не давить на нее.

Около девяти она засобиралась домой.

Я вызвал такси.

Мгновение некоторой неловкости наступило, когда Марина осталась помочь мне убрать со стола.

В прихожей мы в четыре глаза смотрели, как Лиза набрасывает курточку. У Марины в руке уже было полотенце, приготовленное для уборки. Эти минуты в прихожей показались мне очень неудобными, какими-то псевдородственными и накрыли меня волной неправедности и стыда. Ведь все было не так!

Будто почувствовав мое состояние, Марина быстро распрощалась и ушла в кухню, а я пошел проводить Лизу к такси, которое уже ждало внизу.

В лифте я деловым тоном спросил, когда мы могли бы начать «мозговой штурм» будущей ленты, есть ли у нее идеи. Она сказала — «конечно».

А уже садясь в такси, обернулась и произнесла:

— Все в порядке, Денис. Не комплексуй. Ты никому ничего не должен. Жизнь есть жизнь. А эта женщина, Марина, — необыкновенная. Жаль, что ты этого не замечаешь.

Я не знал, что ответить.

Неопределенно кивнул, закрыл дверцу машины. Посидел во дворе, наблюдая за окнами…

Когда вернулся, Марина уже стояла на пороге, обуваясь.

Действительно, она была умницей: была рядом, когда надо, и вовремя исчезала.

Более того, стоя у лифта, она сказала почти то же самое:

— Все в порядке. Она великолепна. Не комплексует.

Я чуть не расхохотался.

Казалось, мир состоит из сплошного женского заговора, суть которого я никак не мог понять.

Нью- Йорк, 2013 год

— Значит, банда, я узнал следующее: этот ваш Джошуа Маклейн весьма оригинальный типчик. Он — этнограф и специалист по народному искусству восточных славян. Может, корни его оттуда. За это не поручусь.

— А адрес?

— Что?

— Ты узнал, где он живет?

Мы с Елизаветой с надеждой уставились на Дезмонда.

— Откуда я это могу знать? — пожал плечами тот и ревностно добавил: — Зачем вам это нужно? Кажется, у нас совсем другие дела!

Да, у нас были совсем другие дела…

Вчера, когда мы вернулись из Берлингтона, на фестивале Трайбека состоялся показ «Немой крови» — нашего фильма.

И теперь, собравшись в квартире Деза в Мидтауне в центре Манхэттена, мы отходили от вчерашнего волнения, почти стресса, который щедро утопили в невероятном количестве пива, выпитого чуть ли не во всех пабах Бронкса.

Первые пару часов после просмотра Елизавета пребывала в полной прострации и время от времени тихо стонала на заднем сиденье шикарного авто, которое мы сняли на всю ночь, чтобы хорошенько прокатить по ночным улицам наши воспаленные мозги.

— Все не так… Все надо было делать не так… Все — говно… — как заклинание повторяла она.

— Ну, хочешь, я позвоню Бобби? — как во сне отзывался Дез на каждый такой стон.

— Кто такой Бобби? — в десятый раз или сотый раз вяло интересовался я.

И в десятый (или в сотый) раз получал ответ:

— Де Ниро… Соучредитель фестиваля. Он скажет всю правду.

И порывался к своему мобильному, который я выхватывал из его дрожащих рук.

А потом все начиналось по-новой: «Все не так… Все — говно…» — «Я позвоню Бобби…» — «Кто такой Бобби?…» — «Де Ниро…»

Теперь, утром, пережив вчерашний стресс от церемонии награждения, мы сидели на пятидесятом этаже Дезмондового небоскреба, истощенные и притихшие. Наблюдали, как внизу течет и вздыбливается огненная панорама вечернего Манхэттена, и медленно жевали какие-то мерзкие яблочные чипсы.

Дезмонд листал газету, зачитывая «вечерний фестивальный обзор», в котором было сказано, что режиссер «Немой крови»…