Ирен Роздобудько - Пуговицы

А по асфальту начинает лупить дождь — капли большие, пустые внутри, как стеклянные шарики, разбиваются на мириады маленьких острых осколков.

Воды — по колено! Но это не вода, а сплошная краска! Это все равно что идти по колено в картине Клода Моне или, скажем, Эдуарда Мане — все равно!

Все огни, которыми освещена авеню, утекли вниз, на мостовую — и приходится плыть в этом пестром море.

Колеса авто то зеленые, то синие, то красные. Краска — теплая, почти горячая, словно сотканная из огней города. Капли-шарики тоже разноцветные. Кажется, падают на лицо и покрывают его зелеными, красными, синими мазками.

Дождь в вечернем Нью-Йорке — карнавал смешанных цветов.

— Будто картину соскребли мастихином… — говорит Елизавета, глядя в окно.

— Точно! — подхватывает Дезмонд Уитенберг. — Я сам об этом думал сто раз, только не мог подобрать точной метафоры.

Чтобы не рассмеяться, я отворачиваюсь к окну.

У дураков, говорят, мысли сходятся. А Дез просто пытается задобрить Елизавету. Тоже мне, поклонник со стажем!

Мы едем на церемонию награждения.

В белом лимузине.

В море теплых огней.

Кутаемся в дешевые «бобочки».

Предложенные нам места — в пятом ряду.

А это, как говорит Дез, хороший знак…

Район Трайбек, расположенный между Канал-стрит на севере и Чембер-стрит на востоке, наиболее пострадавший во время теракта 11 сентября 2001 года, несколько лет после этого считался наименее пригодным для жизни.

Здесь еще долгое время после падения башен-«близнецов» клубилась пыль и чувствовался едкий запах. Когда живой, подвижный человеческий муравейник превратился в попелище, престижный деловой район надолго потерял свое значение. Пока к возрождению района не присоединился «Бобби» — Роберт де Ниро, — основав здесь ежегодный кинофестиваль независимых режиссеров со всего мира.

Сначала кинофестиваль имел целью возродить активную жизнь наиболее пострадавшего района. А потом начал работать на популяризацию независимого авторского кино, способного влиять на общественное мнение и возвращать его с обывательской и потребительской позиции на гражданскую.

Конечно, как в любом деле в ситуации становления, событий на фестивале было немало. Кроме двух конкурсных программ — документальной и игровой — шли показы лент, которые в них не попали, проходили «круглые столы», дискуссии, бесконечные культурные и развлекательные мероприятия.

…Богемный хаос и дух бунтарства — вот что отличало Трайбек от других, и более престижных, фестивалей. Немалая часть лент, как положено, принадлежала американцам, в фаворе Трайбека из года в год пребывали Великобритания, Канада, Франция, Германия, Италия и Нидерланды. И только страны Восточной Европы оставались за пределами интереса и внимания из-за жалких попыток спрятать под видом артхауса неприхотливые сюжеты.

Коллизии «Немой крови» изначально тоже казались мне несколько фантасмагорическими. А герои ленты — скоплением персонажей Босха.

Сначала Елизавета познакомила меня с одним странным мужичком с Дарницкой ТЭЦ, который в конце пятидесятых годов работал на новочеркасском электростроительном заводе.

Затем представила корейца скрипача, который в 1986 году тайными путями пробирался в Чернобыль и выступал в воинских частях дезактиваторов.

А потом к ним присоединился ее давний товарищ, ныне — депутат, а во время Оранжевой революции — один из «полевых командиров».

Затем странных персонажей стало столько, что я перестал удивляться тому, откуда она их знает и как собирает. Преподаватель Йельского университета, художники и музыканты, трактористы, дауншиферы, байкеры, какие-то бабки из заброшенных сел, директор зоопарка…

Не удивился бы, если б она нашла в тибетских горах йети или откопала в Карелии потомка инопланетян. Не представлял, что могло объединить таких причудливых личностей в достаточно разных, разведенных во времени и пространстве, ситуациях. Затем нам понадобились километры хроники, иногда до сих пор нежелательной для всеобщего просмотра.

Слава Богу, Дезмонд Уитенберг не ограничивал нас в финансах.

Самым тяжелым стал период монтажа, когда я просто тупо смотрел в монитор, не имея права голоса и наверняка зная: так не делается!!!

Добрая доля отснятого пошла в корзину.

Резала она себя безбожно!

На просмотре нашего полнометражного документального фильма, который представил Энтони Хопкинс, мне казалось, что вся земля охвачена предчувствием конца света…

— Думаете, я согласился говорить с вами только из-за ваших денег? Стольник сейчас ничто. И зеленый в том числе. Ситуацию не спасет. Просто — не с кем поговорить. Понимаете? Ну и потом, здесь, между собой, мы до сих пор пытаемся избегать лишних разговоров. Все боятся. Раньше боялись. Боятся и сейчас. Или просто не хотят вспоминать. Сейчас многое люди не хотят вспоминать. Так проще. Проблем и без того хватает. Вот часто вспоминают о Куреневском потопе? Когда рвануло дамбу в шестьдесят первом?! У меня там товарищ армейский погиб, утонул в той грязи. Я к его матери ездил — поэтому-то и узнал. Потом информации практически не было. Ну и о Чернобыле вспоминают, когда дата наступает. А имена тех первых, кто погиб, можете назвать? Кто их помнит, кроме близких? Так и с нами. То же самое…

Какой был день, спрашиваете? Обычный был день. Жаркий. Начало лета. Кто-то уже в отпуск ушел. Повезло им. А мы вкалывали. Тогда нам как раз на треть повысили план, а зарплату снизили. Пойдешь в ма газин — ничего не купишь. Масло, мясо — роскошь. На прилавках лежит, а купить не за что. А жрать хочешь. За картошкой очередь за нимали с часу ночи! По столицам это время, кажется, оттепелью называли. А какая оттепель, если работяги с голоду пухнут?! Ложь это все была!

В газетах писали, что повышение цен — «по требованию трудящихся»! Мол, народ понимает и поддерживает. Ведь космическую промышленность развивать надо? Надо! Вооружаться хорошенько против американцев — надо? Конечно. Так затяните пояса, господа работяги, и пашите молча. А то, что дети ваши голодные по улицам бегают, так и вы так же бегали — послевоенное поколение. И ваше не сдохнет. Как-нибудь будет…

Ради светлого будущего мы все пахали.

Так вот. Первого числа так же было. Вкалываем. В кишечнике — бурчит. Когда подходит ко мне Петька, дружбан мой, говорит: «Бросай все — наши к заводоуправлению собираются идти… Там уже полтысячи народа стоит!..»

— Что, так просто взяли — и пошли? Как декабристы?

— Кто? Какие еще декабристы? Июнь был. Жара. А я пошел, потому что все пошли. Петька, Степаныч, Ельников, Сыромятин, Валька-диспетчер, Пашка-промокашка, Зяма, бригадир наш — Иван Федорович Бондаренко. Ну, все. Всем цехом. Жрать всем хотелось. Ну и… справедливости, конечно.