Ирен Роздобудько - Пуговицы

Хоть какую-то награду должны получить.

Впереди маячили священные затылки.

— Эмили Блант… Майкл Дуглас… Кэтрин-Зета… Иванка Трамп… — шепчет Дезмонд, указывая глазами вперед.

Мужчины в смокингах — все как один.

Женщины — в шелках, атласе, тафте, кружевах. У них с этим проблем нет.

Платье же для Елизаветы мы искали, как профессор Бингхэм золото инков. Дез даже пытался взять напрокат позапрошлогодний наряд Шэрон Стоун.

Но Елизавету ничто не устраивало, пока в одном бутике не нашли «классику жанра» — маленькое черное платье. Без изысков. Такой себе… футляр для авторучки.

— Синдром советских женщин — «скромненько и со вкусом», — пошутил я.

А Дез так и назвал ее — «миссис Паркер».

Лиза же и глазом не повела, мол, все, заканчиваем поиски, буду в нем — и точка!

Теперь мы сидели посреди всего этого бисквитно-кремового торта, словно три пингвина в цветущем оазисе.

А потом все произошло так, как когда-то я мечтал, проращивая в классе фасолевый боб во влажной марле, — только с поправочкой на «плюс двадцать лет».

Сморщенное семечко выстрелило могучим баобабом.

— Приз за лучший иностранный полнометражный документальный фильм…

Напряжение, возбужденная тишина…

— Елизавета Тенецкая…

— Денис Северин…

— Дезмонд Уитенберг…

Шквал аплодисментов, крики, поздравления, любопытные взгляды, вспышки фотокамер.

И — неизвестное племя мумба-юмба в лице двух пингвинов в смокингах и авторучки «миссис Паркер» попхалось на сцену под музыку живого оркестра…

Теперь хорошо понимаю, что имеется в виду, когда пишут: «Вся жизнь пролетела перед глазами в одно мгновение…»

Пока шел, придерживая Лизу под руку, на меня вылился весь шквал воспоминаний, начиная с того времени, когда в темном полуразрушенном парке карпатской турбазы передо мной блеснул огонек ее сигареты. Осветил жизнь, прожег до печенок и, сделав дугу, исчез в темной неизвестности…

Теперь эта неизвестность осветилась другим светом — совсем американской «фишкой»: ты заходишь в темную комнату, одинокий и растерянный, падаешь в кресло — и вдруг кто-то щелкает выключателем.

И ты видишь перед собой толпу нарядных людей с воздушными шариками в руках.

Они неистово орут: «Хэппи-бездей ту ю!» И начинают тискать тебя и подбрасывать вверх. И ты без ума от неожиданности. И в отчаянии не знаешь, этого ли ты хотел на самом деле и стоит ли твой покой и тишина этих разноцветных шариков.

Ведь давно уже привык быть один на один с тишиной и темнотой…

Затем нас ставили к стенке и расстреливали автоматными очередями камер, сотни микрофонов тянулись к нашим губам. Дезмонд сиял, ограждая Елизавету от толпы и раздавая визитки журналистам.

Еле пробились к двери зала — дальше наш путь пролегал к месту «закрытой вечеринки» в отеле на Семьдесят второй авеню.

На улице тоже собралась толпа.

Мы спускались с лестницы. Дез шел впереди как охранник.

Я держал Лизу под руку.

Она спокойно и приветливо улыбалась людям. Я мечтал об одном — скорее дойти до авто. Неожиданно выяснилось, что все это мне не нравится. Уверен, среди этой толпы стояли те, кто был не хуже нас.

Те, о ком Лиза снимала свое кино.

Всматривался в возбужденные лица с виноватым видом.

В какой- то момент показалось, что среди всех лиц — глаза в глаза! — поймал знакомое.

Отшатнулся, сжал Лизин локоть, дернулся в сторону, крутя головой.

— Что случилось? — сквозь зубы спросил Дез.

— Что?! — шепнула Лиза.

— Ничего… — сказал я. — Показалось…

Марина

…По улице, где живет Марина, с утра ездит авто с громкоговорителем.

Будит ее веселыми возгласами.

Ее окраину посетил цирк-шапито. Расположились под перелеском и теперь сзывают жителей спального района на спектакли.

Есть в этом что-то невероятно щемящее, забытое и старомодное.

Что- то от фильмов Феллини и ее детства.

Кому сейчас нужно шапито с замученным животными и жилистыми акробатами бальзаковского возраста, если неподалеку кинотеатр, где показывают ленты в формате 3-D?!

Там — Шрек с Гарри Поттером, здесь — ностальгическая грусть музыки парада-алле и холодно, холодно…

Ведь брезентовое помещение плохо отапливается. И потому клоун с рыжим париком на голове время от времени за кулисами прикладывается к «чекушке» и дышит на немногочисленную публику перегаром. И никогда не попадает мячиком в сачок, который дает держать самому маленькому зрителю.

Кто удивится устаревшим шуткам хромого шпрехшталмейстера, который выполняет здесь функцию смотрителя за таким же потрепанным временем львом?

Кого удивит игрушечная карусель, которую крутят болонки в разноцветных марлевых юбочках? И лилипутка — дрессировщица голубей, и жонглер, у которого булавы падают больше, чем летают, и пожилой велоэквилибрист со вздутыми сосудами на посиневших икрах, и девочка на шаре, перебирающая ножками под стоматологическое нытье губной гармошки своего отца — силового жонглера?…

На девочке голубое трико, которое делает ее и без того плоскую фигурку совсем бесплотной.

У девочки длинные, серебристого цвета волосы, большие серые глаза и ярко нарисованный красной помадой рот.

Все дают ей тринадцать, хотя эта цифра давно уже ею перейдена. Но «тринадцать» — привлекает потенциальных меценатов. Они вьются вокруг нее и прилипают взглядами к ее гибкому телу. Они дают деньги на костюмы и устраивают ужины после спектакля.

Болонки крутятся у их ног и забавно танцуют на задних лапках под полонез Огинского. Со стола перепадает и болонкам…

А потом, несмотря на бурные возражения шпрехшталмейстера, гости идут дразнить льва. Это не совсем пустое развлечение после нескольких бутылок шампанского!

И шоу продолжается…

А утром по опустевшей площадке носятся сдутые воздушные шарики, бумажные флажки, обертки и окурки, лежит чей-то тапок и все присыпано опилками.

Мол, нас здесь больше нет. Кто не успел — тот опоздал.

Кто не опоздал — тот давно уже трясется в нашей коляске, пригретый со всех сторон теплым гнездом старых болонок…

Надо бы повести Даниила на спектакль, думает Марина, попивая кофе и слушая веселый голос из громкоговорителя. Почерпнуть оттуда других эмоций, замешанных на вневременье, посочувствовать болонке и карликам, позавидовать кочевой жизни в тесном братстве.

Но ее ничто не связывает с цирком.

Почему же тогда, попивая утренний кофе, пока сын не проснулся, она смотрит в сторону круглой палатки?

Может быть, именно ее жизнь — сплошная цирковая программа без остановки.

Кто может знать, что за нынешней маской успешного специалиста до сих пор кроется испуганная девочка из «резинового» провинциального городка?