Ирен Роздобудько - Пуговицы

И это «дальше» — не на перспективу (ведь перспектива, на мой взгляд, была одна и довольно оптимистичная: пути назад не будет!). А «дальше» — в ближайшие часы.

Сегодня, после расправы над студентами, мы все проснулись в другой стране. Это было очевидно. Но…

Но мы просыпались и… засыпали в ней неоднократно.

Хотя как раз именно сейчас так ярко и так четко была видна «вся картина в целом»: то, как безумно, непримиримо, жестоко и беспринципно правящая партия защищает свои интересы и свое «приобретенное непосильным трудом» имущество.

Кстати, интересы, имущество, но — не честь!

Честь потеряли и военные руководители различных рангов.

Даже не так! Честь потеряли мужики. Просто подарили власти то, что испокон веков среди военных называлось именно кодексом чести: не бей лежачего, не бей безоружного, не бей женщин…

Честь потеряли и «карманные прокуроры». И «рядовые граждане», которые сделали свой выбор в пользу куска дешевой колбасы.

Но они проигрывают!

— Что? — позвала меня мать.

— А че? — не понял я, хотя заметил, что моя рука сжата в кулак.

— Ты что-то сказал?

— Я? Нет…

…Рано или поздно они проигрывают и, к сожалению, заставят стоять в позе просителя и своих потомков. Рано или поздно они предстанут перед судом собственной совести или — перед судом народа. Или перед тем ПОСЛЕДНИМ, в который пока не верят, ведь думают, что будут жить вечно.

А вот что дальше — для других?

Для Лины? Николая? Для меня?

Неужели мы будем снова мерзнуть на Майдане — и ничего не «вымерзнет», кроме того куска колбасы в виде брошенной нам бумажки с подписью, из-за которой все началось?!

Но теперь она, эта подпись, будет сделана кровью.

Той, что текла из-под шапки «ослика»…

— Ты куда? — услышал в прихожей голос матери.

Оказывается, я уже стоял одетый на пороге. То есть все, что делал, — делал механически.

А в голове, словно у Гамлета, крутилась одна мысль — «Быть или не быть?».

Посмотрим?

В телевизоре?!

На экране компьютера?!!

— У меня дела, ма, — сказал я.

Пробежал, обутый в комнату, включил ей «Бриллиантовую руку», поцеловал в лоб:

— Отдыхай. Продукты я куплю.

— Ты мне сегодня не нравишься. Что-то случилось?

— Ничего, м…

Я выскочил и закрыл дверь.

Хорошо, что я оставил в квартире молоко, сосиски и еще какие-то продукты, которые успел купить по дороге из аптеки. Ведь, когда я вбежал в дом и тихонько, чтобы не разбудить Лину, прокрался в спальню — ее там не было.

Однако на кухонном столе со следами «быстрого перекуса» лежала записка: «Босс, дорогой! Спасибо. Не волнуйтесь: родителям позвонила, чувствую себя более или менее, двери захлопните. Простите: иначе не могу… Ваш Осел»…

Да, «Осел» был упрямым, это я знал точно. Пожалуй, побежала на Михайловскую.

Не теряя времени, пошел туда же.

Метро было забито людьми. Но никто ни о чем не говорил. Никто не знал и не интересовался, кто и куда едет, — ни призывов, ни лозунгов, ни веселых лиц.

Все было не так, как в 2004-м или в самом начале протестов.

Дело, начатое так ностальгически-весело, с сегодняшнего дня запахло кровью.

На Михайловской люди тихо рассказывали историю прошлой ночи, растерянно здоровались со знакомыми, ходили из конца в конец.

У ворот собора, как грибы, выросли столики, за которыми сидели волонтеры — собирали еду, одежду, лекарства, создавали списки тех, кого надо разыскать, раздавали листовки.

Людей собралось довольно много. Найти в толпе Лину я не смог. Говорить по мобильному не было никакого смысла — здесь было слишком шумно.

Кто- то ударил меня по плечу. Николай! Рядом стояли мои подчиненные — оператор Вадим и звукорежиссер Елена.

Лица их были такими же растерянными, как и у всех остальных.

— Представь себе, — без всякого приветствия сказал Николай, — здесь ночью звонили колокола… Люди спасались за воротами… Как в Средневековье…

Я кивнул.

Откровенно говоря, в этот первый день растерянности было много.

Но на ее расплывчатом фоне медленно разгорались гнев и давно потускневшее чувство достоинства. Оно еще не было оформлено в слова. Разве что в возгласы: как?! можно?! было так?! обмануть весь народ?! бить детей?! Ночью?!.. И чувствовать себя безнаказанными? Фиг! Хрен вам! Банду геть!

— Думаю, это только начало, — сказал Вадим.

— …И работы у нас, — добавила Елена, кивая на его камеру, — будет много…

Мы, как и все остальные, стояли кружком, не зная, что делать.

Вокруг площади начали кружить машины с флагами. С каждой минутой их становилось больше. Собственно, как и людей.

Кто- то выступал с трибуны у памятника княгине Ольге. Но выступающих было не слышно. И не видно. Было ясно: Михайловская слишком мала, чтобы вместить всех, кто приходит, и надо отправляться на Майдан. Хотя пока, как я уже и сказал, никакой организации не наблюдалось — и люди прибывали туда, где было уютнее: под стены собора, который ночью так героически принял раненых.

— Что-то можешь спрогнозировать? — спросил Николай.

— Хищник почувствовал запах крови, — сказал я. — Теперь все может быть непредсказуемо.

— Ну, о чем вы говорите, ребята? — сказала Елена. — Они там… — она подняла глаза вверх, — …не совсем идиоты! Наверное, увидели, что наделали, и в ближайшее время все образуется в нашу пользу. Импичмент. Новые выборы. Мы же не в Африке живем! Мир уже гудит. Переход власти из одних рук в другие должен быть цивилизованным…

Мы с сомнением посмотрели на нее, хотя хотелось верить, что она права.

— О какой цивилизованности идет речь, когда они грезят советскими снами и даже не представляют размаха нынешней ситуации! — пожал плечами Вадим.

— Но очень не хотелось бы, чтобы подобными снами грезили и те, кто сейчас выходит на трибуны… — добавил Николай. — А ты что скажешь? — обратился ко мне.

— Этот сценарий писался давно, — сказал я, — и не здесь — в Кремле. Я думаю, что теперь все будет по-взрослому…

— Посмотрим, — сказала Елена.

И меня передернуло от этого слова.

Я назначил им встречу поздно вечером в офисе, ведь у меня вызревала идея делать репортажи с места событий — надо было обдумать. Попрощался и пошел искать Лину с тем же предложением, а точнее — волей мне данной. Все еще не мог избавиться от воспоминаний о ее разбитой голове. Пусть сидит в студии! Дальше будут наши дела. Ведь сейчас на площади собралась куча крепких мужиков разного возраста…

Стемнело, и людей собралось столько, что они стояли вплотную не только на площади, но и по обеим сторонам дороги, по которой ездили уже два или три десятка автомобилей — с флагами на окнах и капотах. У стены стихийно организовывались отряды, вооруженные кто чем — палками, черенками от лопат, досками.