Наум Ним - Юби: роман

– Знаешь, – сказала она раздумчиво, уяснив Данькин рассказ. – Я тоже Бога рожу. А когда он войдет в Иисусин возраст, – он вернется из своих странствий и спасет всех нас.

Прошло лет тридцать после тех событий. Я пишу эти строки и думаю про то, что, может, и вправду явится нам Машкин сын и спасет нас всех, если больше некому…

Данька уснул после обеденного пиршества, которое они устроили с Угучем. Точнее, уснул после пилюли, а вот Угуч мог бы уснуть и безо всякой пилюли – просто осоловев от еды.

Это правильно, что он решил пожениться на Надежде Сергеевне, а не на теть-Оль. Надежда Сергеевна куда вкуснее готовит…

Угуч вспомнил про картинку-письмо и, стараясь не шуметь, открыл ящик Данькиного письменного стола, где, как он помнил, лежала коробка с красками в аккуратненьких тюбиках…

Когда под окном зафырчала и остановилась легковушка, Данька уже давно проснулся, сидел в кресле-коляске и подначивал Угуча, который хмурил брови, но все равно расплывался в улыбке.

– Ну что ты задумал? – не отставал Данька. – Признайся. Я же по твоей физии вижу, что чего-то учудил…

Заслышав шум, он подкатил к окну, и настроение его сразу испортилось.

– Приперся, – бурчанул Данька, углядев деда. – Ты не уходи, – остановил он собравшегося сбежать Угуча. – Тут сейчас будет маленькая война, и лучше мы с тобой от нее слиняем…

Он же знать не знал, что не будет никакой войны, а будет сплошная радость…

– …по призыву этих негодяев, – негодовал Йеф, поднимаясь по лестнице, – помогать им против своей родни… В голову не укласть…

– Мы не разбираем – родня, не родня, – поскрипывал в ответ старческий голосок, задыхаясь на лестнице. – Если враг – нету тебе пощады…. Даже товарищев своих приходилось….

– Товарищев – это на здоровье, – огрызнулся Йеф, первым входя в комнату Даньки, и, обращаясь уже к нему, представил: – Вот, сынок, твой дед Сергей Никанорович, отец нашей мамы. Приехал по письму своего коллеги Недомерка, чтобы помогать ему с нами бороться…

Сергей Никанорыч с сомнением переводил взгляд с Даньки на Угуча.

– Я помню, – отозвался Данька, помогая Сергей Никанорычу определиться, – это тот дед, который командовал загрядотрядами и стрелял в наших солдат…

– Вот наглядный предмет антисоветского результата и воспитания извращения идеалов, – радостно завопил бодренький Сергей Никанорыч. – Правильно меня позвал молодой коллега. Правильный коллега. Как бы не поздно… Все запущено. – Он как-то ненатурально плеснул ладошками. – А ты, юноша, – обратился он к Угучу, – не слушай этих выпадов. Ты такой огромный и сильный – ты много пользы заделаешь родине. Только рот надо закрыть… Рот у советского человека должен быть закрыт… Не болтай! Слышал такое? Это наш советский девиз: «Не болтай!» Поэтому рот на замок. Вот что я надумал, – торжественно сообщил он всем-всем, – здесь совершенно запущена патриотическая работа по воспитанию нашего человека. Поэтому они тут и ходят, открыв рот и роняя слюни на враждебные наскоки… Я сей же момент обращаюсь к директору, и мы организуем мое выступление о подвиге советского народа в годину войны и о подвиге нас, скромных бойцов невидимого фронта…

– А как же про «не болтай»? – съязвил Йеф…

– Поздно… ах, как поздно! – Сергей Никанорыч бормотал под нос, и ухом не ведя в сторону Йефа. – Где мой чемодан? – обвиняюще вскричал он в лицо Йефу. – Мне надо достать пиджак с орденами…

– Опять кричите? – как-то тихо и равнодушно спросила Надежда Сергеевна, только сейчас поднявшись и входя в комнату сына. – У тебя все в порядке? – спросила она у Даньки, вовсе не ожидая ответа. Да и никаких ответов мужа и отца на свое замечание она тоже не ожидала. – Пойду прилягу – голова раскалывается…

Угуч радостно замер, когда за Надеждой Сергеевной закрылась дверь. Вот сейчас жизнь его круто изменится… Навсегда изменится…

– Лев!!! – пронзительно завопила Надежда Сергеевна из своей комнаты.

Это было так непохоже на нее, так не по ее натуре, что Йеф опрометью ринулся на зов. Сергей Никанорыч следом, а за ним и Данька, тормознувший из-за застрявшего колеса. Угуч остался стоять в ожидании того, как вся семья вернется назад и Надежда Сергеевна протянет к нему свои руки…

Семья молча рассматривала бывшую еще утром белой стену комнаты. Сейчас на ней были намалеваны какие-то насекомые – огромные насекомые… да, скорее всего насекомые. Хотя, может, и нет. Возможно, фигуры. Три фигуры из почти прямоугольников и одна из огурцов. Если вглядеться, то можно было обнаружить и подписи. Вот написано: «Йеф». Наверное, это туловище – огромное, от пола до потолка. Скорее всего, тело Йефа, а голова не поместилась и лежит отдельно у ног. Конечно, это Йеф – вон бородка на лице. И цепи на руках-ногах… Пожалуй, так… А этот маленький квадратик с квадратиком поменьше сверху – наверное, Данька. Так и написано: «Дан»… А сидит Данька на огурце, и это, видимо, Надежда Сергеевна. Она схватилась за руку огромного прямоугольника с квадратной головой, сбоку от которой написано малоразборчиво: «Угуч». Угуч тянется к Надежде Сергеевне всеми своими конечностями… И даже пятой… Точно – Угуч нарисовал себе «женилку», чтобы уже никаких сомнений в его желаниях…

– Пусть он немедленно убирается, – спокойно и внятно произнесла Надежда Сергеевна. – Иначе я не знаю, что я с ним сделаю… Мы собаку не купили, чтобы она слюни по твоим книгам не роняла, а этот идиот капает тут – каждую книжку приходится за ним вытирать, хоть новую покупай. Все вещи, которые он трогает, – приходится перемывать. И так каждый день… А кто знает, что ему завтра в больную голову взбредет? Вот это уже взбрело. – Она кивнула головой на Угучевы художества. – Вон! Сию же минуту! Кентавр распался на коня и всадника, – сказала она Даньке. – И конь сдох… Сдох от врожденного идиотизма…

Угуч слышал каждое слово. Но не до конца. В какой-то момент яркая вспышка саданула его изнутри. Он увидал мчащегося кентавра, перед которым вдруг выросла огромная стена – не перепрыгнуть и уже не увернуться… Угуч приготовился к резкому удару о стену – бацнуло не очень сильно, но мир повернулся, и Угуч оказался внизу – лежащим на земле, и не было никакой возможности подняться, как он ни дергался… В придачу свет начал меркнуть, и Угуч испугался. Вот уже полная темнота облепила его. Где он?.. Может, опять в дурке?.. Не было никакой возможности определить, в дурке он или нет. Тьма сгустилась еще больше – стала плотной… Тьмой становился сам воздух, и Угуч начал задыхаться… Никогда не было такой темноты. Да и не темнота это, а именно – тьма. Тьма, внутри которой только ужас, а внутри этого ужаса – беспомощный Угуч…