Наум Ним - Юби: роман

«Подумаешь!» – ставил неизменную точку Махан в окончании очередной истории – ему было необходимо перетянуть внимание на себя.

А вот Даньке не надо было ничего перетягивать – он легко и естественно оказывался в центре компании, чему смертельно завидовал Махан: ему-то приходилось для этого шумно махать руками, ругаться громче всех и нападать чуть ли не с кулаками на того, кто отвлекся и не внимает Махановым словам целиком и полностью. И чего Махан совсем не умел – это увлечь за собой своих приятелей, одноклассников или даже корешей по всяким шкодам. Он мог уволочь кого подальше от любопытных глаз и там чего-нибудь втирать в уши, придерживая, чтоб не убег, но организовать какое-то захватное мероприятие был не в силах, в отличие от Даньки, который, осененный какой-то идеей, сначала задумывался, а потом предлагал провернуть очень лихое дельце – иногда и опасное, но завсегда с приключениями, не слабже и тех, что случались с героями из его книг…

Махан и тут говорил свое предсказуемое «подумаешь», но быстро просекал все выгоды нового Данькиного замысла и с головой включался в организацию дела, по обыкновению, держа фасон, будто именно он главный командир предприятия, а Данька у него – первым помощником и ученым советником…

Ах, как хотелось Махану сдвинуть Даньку и стать взаправду самым главным выдумщиком в интернате! Если бы не Угуч, то Данька бы ни в жисть не угнался на хлипкой коляске за ихней компанией. Объяснений про Недоделка и ездючих на нас жидах тупой Угуч не просек, к немалому удивлению Махана. Приходилось придумывать более хитроумные планы по устранению Угуча и полной победе над Данькой. Да и при Угуче Махан не оставлял надежд на победу…

Прошлой осенью по первому утреннему инею Махан сговорил всю большую компанию интернатовских дружбанов отправиться в дальний лес, чтобы отрыть разные сокровища. Большая компания – это почти все пацаны из Маханова шестого плюс сыны разведчиков, что в Америке, да несколько пацанов из седьмого и восьмого, которые вечно крутятся возле Даньки в ожидании чего интересного. Следует сказать, что седьмой и восьмой были почти сплошь девчачьи, а пацаны этих возрастов оказались в недоборе: домашних не подвезли, а детдомовские – не меньше десятка – парились в дурке за всякие провинности, и если выберутся оттуда в ближайшее время, то не факт, что снова попадут в этот интернат, – могут оставить в детдоме, несмотря на бронхи с легкими, потому что перевод в интернат – это вроде поощрения, как грамота на стене или вымпел на парте…

В общем, такая вот компания, и кентавр Дим-Дан в придачу.

Рыли до темна. Лопаты, позаимствованные с пожарного щита, припрятали в кустах и вернулись назавтра. Несколько дней и в разных местах, в зависимости от уточнений Махана и его памяти, упорно изгрызали лесной грунт. Ну хоть бы они уже отыскались, эти Махановы сокровища, – так они всем надоели!..

В блужданиях по дальнему лесу компания таяла, как таял утренний иней, а потом, наконец, лег снег, и поиски сами собой заглохли. Только завхоз Дмитрий Степанович долго еще ходил по классам и спальным комнатам, выискивая гадину, что умыкнула нумерованные лопаты с пожарного щита…

А в другой раз, уже по весне, Махан прикалывал в узком кругу детей чекистов байку про то, как люди получают в жизни самый большой кайф. И это вовсе не про то, о чем все сразу подумали. Оказывается, достаточно человека – хоть кого – немного придушить… не до конца, а чуток, чтобы он в обморок – брык! – и там, в этом обмороке, он кайфует и тащится, как удав по жужелке… А потом по щекам его – хрясь! хрясь! И он опять как новенький…

Некоторое время помолчали – подумали да поприкидывали странную информацию ко всему ранее известному…

– Брехня, – не согласился Генка из седьмого. – Кабы так, то нихто бы анашу не курил и водяру не пил. Все бы друг дружку душили по-разному и кайфовали… Дешевче же…

– Не веришь? – взвился Махан сразу в пену и в небеса. – Значит, ты мне не веришь? – продолжал он себя заводить, лихорадочно отыскивая выход. – Тогда давай я тебе наглядно покажу. Слаб о ?..

Как много гадостей происходит в нашей жизни «на слабо». Ну разве вслух не кричим как Махан – слабо! слабо! – но схватка амбиций (не уступить-доказать-ущучить) та же.

Пожалуй, именно так мы всего больше и душим друг друга – и не по чуть-чуть, а до посинения, причем безо всякого кайфа.

Кому «не слабо» признаться в том, что ему «слабо»?

Генка лег на землю, Махан сел ему на грудь и приладился душить. Сначала Генка хихикал и подрыгивал (щекотно ведь), потом задергался, засучил ногами… Махан входил во вкус, а Генка дергался все сильней и сильней, а потом затих. Махан вытер пот, оставаясь сидеть верхом на Генке.

– Может, хватит ему кайфовать? – спросил Маханова одноклассник Вовка Муравей.

– Как скажешь, – согласился Махан и вмазал Генке две звонких оплеухи – справа налево и слева направо.

Никакого эффекта.

Муравей ахнул.

В общем, если бы испуганный Угуч не побежал за Данькой, еще когда Генке было только щекотно, если бы не примчал Даньку, а тот не взялся сразу же колдовать над Генкой, – всем сынам разведчиков очень крупно бы не поздоровилось: упекли бы их в дурку до скончания времен (кроме Генки, конечно), а как тяжко было бы после этого их отцам во враждебной Америке – можно только догадываться…

– Ну, поймал кайф? – первым делом спросил Махан вернувшегося жить дальше Генку.

Тот держался за горло и молчал.

Даньке не требовалось подобными безобразиями удерживать внимание приятелей.

Несколько дней назад, 13-го мая, на Радоницу, когда отсталые люди, слегка отдохнув от недавней Пасхи, опять начинают верить в Бога и почитать померших, Махан и Данька наглядно продемонстрировали, какими разными путями они достигают своих целей, даже если эти цели практически одинаковы. Махан с самыми верными адъютантами из клуба сынов чекистов полдня таился за м о гилками поселкового кладбища. Кладбище это весьма удачно раскинулось в лесу за интернатовской оградой, приучая школьников к быстротечности всего, в том числе и неприятностей, и утешая посельчан, пришедших навестить родные могилки, тем, что и кроме смерти в жизни нашей полным-полно всякого «не дай бог».

Вперегонки с Маханом таились и поселковые пацаны. Все они ожидали, когда захмелевший люд покинет родных покойничков, оставляя малолетним налетчикам по яйцу, куску уже подсохшего с Пасхи кулича и рюмке самогона на каждой могилке. В то же самое время Данька верхом на Угуче и в сопровождении вечно затерханного пятиклашки по прозвищу Ушастый молча прошли вдоль могил, приостанавливаясь перед фотографиями померших поселян. Им и говорить ничего не приходилось: хорошо пьяные родичи покойных вперебой совали в сумку на Угучевом плече куличи, яйца и всякую вкусную снедь. Ушастый только успевал оттаскивать полную суму в заросли и заново появляться с пустой. Самогона им, конечно, не наливали, но потом, когда Махан (как и его соперники) с трудом осиливали третью-четвертую могилку, давясь куличом и не в силах уже на дух слышать запах самогона, Данька неспешно и деловито сливал стаканчики в заранее припасенный пятилитровый бидон – один за другим. Завуч Раиса Николаевна еще с неделю бросалась с жальбой ко всякому согласному наново послушать: «Зусим новый бидон… Муха еще не долблась… Намедни купила – ажно рупь пятнадцать… Помыла и опрокинула на забор, каб сохнул, и на минуточку всего отвярнулась – на секундочку одну – нету… Я точно говорю, это нездарма: сначала Чернобыль этот, потом бидон… Это какая-то специальная банда вредителей…»