Мария Воронова - Эхо первой любви

– Дедушка, а почему семейную жизнь надо начинать с отрицания себя? – спросила она вдруг.

– Господи, да прекрати! Или ты будешь выходить замуж, или решать философские вопросы? – фыркнул Лев Абрамович. – При чем тут отрицание? Просто для тебя это не важно, а для Славы важно, значит, в этот раз тебе уступать. Когда тебе будет важно, он уступит.

Фрида задумчиво покачала головой и посмотрела в окно. Совсем скоро она войдет в дом через дорогу на правах хозяйки. В красивый и богатый дом, слишком роскошный для полицейского. Наверное, Слава берет взятки, иначе откуда у него все это появилось? Но если она хочет счастливо жить с ним, придется молчать о своих подозрениях, так же, как и о том, что ей известна его любовь к Елене Иваницкой. Слишком много будет запретных тем… Сейчас ей кажется, что она знает Славу и любящим сердцем чувствует его сердце, но вдруг она ошибается?

Тут Фрида услышала, как из сумки слабо доносится сигнал мобильника, и вскочила. В дамских сумочках существует специальный кармашек, но обнаруживается телефон всегда почему-то не там, а на самом дне, надежно замаскированный косметичкой, кошельком и другими необходимыми вещами.

– Фрида, – услышала она голос жениха, спокойный, но не такой, как обычно, – ты у дедушки?

– Да.

– А дети дома?

– Дома. Я их покормила и усадила за уроки.

– Хорошо. Я сегодня не вернусь. Скоро приедет моя мама, дождись ее, пожалуйста.

– Что случилось?

– Даже не знаю, Фрида, как тебе сказать. Может быть, ничего, а может быть, очень плохо. Не хотелось бы такие вещи по телефону, ну да лучше сразу сказать, иначе ты изведешься. Меня обвиняют в убийстве, и пока непонятно, чем это закончится.

– Это Николай? – спросила Фрида, чувствуя себя так, будто схватилась руками за оголенный провод.

– Нет, другой человек. Я невиновен, но просить тебя верить мне, конечно, не имею права. Решай сама.

– Слава… – начала Фрида и осеклась.

– Я никого не убивал и люблю тебя, вот и все, что я сейчас знаю. Надеюсь, меня отпустят и мы сможем нормально поговорить, но если нет, то ты сама смотри. Не заставляй себя верить.

– Слава, я ничего не понимаю!

– Честно говоря, я тоже.

Закончив разговор, Фрида вышла на крыльцо, даже не накинув куртку.

Слава сказал, чтобы она пока не думала ни о чем, вечером он ей все объяснит, если отпустят, а если нет – расскажет мама. Фрида сильно потерла лоб, пытаясь вернуть себе ясность мысли. Сколько себя помнила, она существовала в среде, где не было места уголовным обвинениям, следователям и вообще всему, связанному с нарушением закона. Это было все равно что из жизни инопланетян, и Фрида никогда не предполагала, что может ее коснуться. Она словно стремительно проваливалась в другую реальность, и хоть чувствовала, что не приспособлена к выживанию в этой чуждой среде, не могла уже вернуться в свой понятный и уютный мир.

Холодный воздух плохо отрезвил ее, и Фрида вернулась в дом, не совсем понимая, что делать дальше.

Сказать дедушке, что Славу обвиняют в убийстве, Фрида не смогла, просто язык не повернулся. Пришлось соврать, будто у жениха какой-то аврал, поэтому он попросил мать посидеть с детьми и с собаками. Главное, не думать и не судить, повторяла она, как мантру. Что бы Слава ни сделал, кем бы ни оказался, но она согласилась быть с ним и не может сейчас отвернуться.

Он не просил ее верить, как сделал бы любой другой человек. Почему? Знает, что виноват? Или ему все равно, что она подумает? А самое страшное, что Фрида не знала, верить или нет.

Зиганшин встал с тяжелой головой, в странном для себя взвинченном состоянии. Его томило смутное беспокойство, чувство, будто он опоздал или забыл сделать что-то важное, только никак не мог понять, что именно. Он перебрал в памяти вчерашний день, но не нашел в нем ни единого повода для паники. Разговор с Иваницким прошел спокойно, а вечером Мстислав Юрьевич хоть и не успел заехать к Фриде на работу, зато хорошо поговорил с ней по телефону, и невеста обещала сегодня приехать сама.

В общем, день обещал быть приятным, и Зиганшин решительно не понимал, откуда у него этот мандраж, предчувствие беды. Он никогда не ощущал ничего подобного раньше, даже в трудные дни, даже накануне опасных операций. Наоборот, зная, что скоро может быть убит, он словно открывался навстречу жизни, каждой клеткой тела наслаждаясь земным существованием.

А сейчас, на фоне полного благополучия почему-то не мог отделаться от бабского истерического чувства. Служебная рутина не отвлекла его, все равно подсознательно, фоном, шло противное ощущение, что он где-то сильно ошибся и теперь жизнь пойдет совсем не так, как ему бы хотелось. Зиганшин хотел позвонить Фриде или написать ей, но подумал, что она, наверное, спит после дежурства и будить ее из-за своих мутных и ни на чем не основанных тревог – настоящее свинство.

«Пройдет, – решил он, – сегодня с Фридой поцелуюсь, и все нормально будет».

Около двух часов дня вдруг позвонил Леша Кныш, областной следователь. Зиганшин пожал плечами, недоумевая, что могло понадобиться приятелю. Вроде бы они виделись совсем недавно и еще не успели соскучиться друг по другу.

– Подъезжай ко мне, – сказал Кныш строго и отрывисто.

– С чего бы вдруг?

– Послушай, это в твоих интересах. Если не хочешь очень больших проблем, просто собирайся и приезжай сейчас ко мне на службу.

Зиганшин немного обалдел от Лешиного тона, но при всем том, что Кныш был жуткий лентяй и безалаберный человек, Мстислав Юрьевич доверял ему и знал, что зря он волну гнать не будет, поэтому доложился начальнику и поехал к областным следователям.

Зиганшин предполагал услышать неприятные вести, но к тому, что сообщил Кныш, он все же оказался не готов.

В глазах следствия картина выглядела так: немногим более года назад Владимир Иваницкий предложил своей жене Елене развестись. Причины, толкнувшие его на этот шаг, оставались не ясны: если у олигарха и была другая женщина, то открыто он нигде с ней не появлялся и не знакомил ни с кем из своего окружения, и Елена, в свою очередь, тоже не была замечена в изменах. В семье росло трое детей, и до недавнего времени Иваницкие производили впечатление дружной пары. Оказалось, за красивым фасадом обитают точно такие же демоны, как у простых людей.

Елена дала несколько интервью, в которых робко признавалась, что муж ее жесток, равнодушен и в то же время изводит ее ревностью, что она боится лишний раз вздохнуть, чтобы не навлечь на себя гнев супруга и повелителя. Что к детям он абсолютно инертен и считает, раз содержит их в роскоши, то больше к нему, как к отцу, претензий быть не может. Первый раз в первый класс, детские болезни, взросление сына и прочее, что составляет интересы обычной здоровой семьи, – все это прошло мимо Владимира, поглощенного своим бизнесом и низкопробными развлечениями. Трудно сказать, чего хотела достичь Елена с помощью этих публикаций. Просто выплескивала злость, или взыграла на генетическом уровне, всплыла из тьмы времен черная магия советских женщин, которые возвращали мужей в семью, публично позоря и унижая их на партсобраниях-шабашах.