Вильфрид Штайнер - Дорога на Ксанаду

Не знаю, почему я прервал свой путь и вышел из автобуса в Кильве. Вполне возможно, тело таким тонким, но ультимативным образом просило меня о движении, не задумываясь о той сумме, которой его господин вынужден будет расплатиться с водителем такси. В любом случае оно потащило меня от Худ-Инн к любимому месту Колриджа на пляже в Кильве и дальше, вдоль побережья на запад, через холмы в Ист-Кван-токсхед. Два павлина перебежали мне дорогу. Думаю, они сбежали из садов близлежащих вилл, протиснувшись через дырку в заборе или живую изгородь. Теперь же они пребывали в некотором замешательстве.

В любом случае они закричали на меня. В первый раз я услышал крик павлина — точь-в-точь крик измученной кошки.

Я представил себе ее в эту необычно солнечную осень 1797 года. Дороти, шедшую всегда на шаг или два впереди остальных, но не настолько далеко, чтобы не участвовать в разговоре.

Вильяма, смотрящего с прибрежных скал на поля, сбивающих с толку блеском своих золотых нив. Как будто его Бог решил навести порядок в своей старой языческой кладовке и разложил проветрить над Кванток-Хиллс Золотое Руно. Вильяма, с его незыблемой верой в сотворенную Богом природу как самую лучшую среди всех миров, как одухотворенное, дышащее существо, как непогрешимую учительницу всего настоящего, хорошего и прекрасного. «Якорь моих чистейших мыслей, няня, вожатая, владыка моего сердца, душа всего моего морального бытия». И наконец, Колриджа, который никогда до конца не верил в эту картину гувернантки-природы. Колриджа с «холодной черной дырой в сердце», в которую его змея пускает яд сомнения даже тогда, когда он молится (а делает он это нередко). Колриджа, смотрящего в открытое море, куда он вот-вот выпустит старого моряка, чтобы отдать его на растерзание демонам из собственных кошмаров.

И вот снова Дороти, обожающая пылкие беседы с обоими мужчинами, не способная из-за своего игривого взгляда (я чуть не сказал сердца) ни на что другое, как наблюдать за иногда слащавой серьезностью борьбы двух мальчиков из-за любимой игрушки. Колридж и Вордсворт во время написания «Поэмы о старом моряке» — своего рода метафизическое потопление кораблика.

Дороти, все еще на шаг или два впереди.

Позади меня все еще истошно орали павлины. И туг из-за изгороди на скалы рванули кролики. Но не два или три, а двадцать или тридцать.

Я повернулся и застыл, глядя на небо, месяц и звезду под ним. Исключительно яркое свечение, сказала бы Анна. Как успокаивает, что это был не Сириус — не то время года.

«О, Анна! — подумал я вдруг, испытывая небывалую усталость и даже почти злобу. О, Анна, Анна, why am I not happy?» [145] «…почему я несчастлив?» (англ.)

И все же я представлял себе нас не стоящими на холме, прямо над обрывом, держащимися за руки в лучах заходящего солнца, позади луна, между нами кролики и т. д. Я видел нас на улицах Сохо: [146] Сохо — район в центральной части Лондона; средоточие ресторанов, ночных клубов, казино, стриптизов и увеселительных заведений, часто сомнительного характера. мимо нас проходили вспотевшие праздно шатающиеся гуляки, спешащие бизнесмены или одержимые страстями искатели приключений. В конце концов мы сидим у моего любимого индейца, в прокуренном воздухе, среди гвалта посетителей, мы смотрим глубоко в глаза друг другу, беззаветно склонившись над порцией отличного Murgh Crema Masala. [147] Цыпленок в томатных сливках (индийская кухня).

Потихоньку ночная идиллия начинала действовать мне на нервы.

Балладу о Кристабель можно пересказать очень быстро.

Полночь как на Женевском озере. Только вместо раскатов грома отовсюду слышны птичьи голоса. Совы разбудили спящего петуха. У сэра Леолайна, старого графа, есть не только беззубый дог, охраняющий их замок, но и одна-единственная любимая дочь. Она, в свою очередь, влюблена в юношу, находящегося вдали от нее. Он христианский рыцарь, по которому тоскует юная дева. Где он сейчас, бьет ли сарацин во имя Господа — нам не известно. Кристабель отправляется помолиться за своего возлюбленного в сосновый лес, залитый лунным светом, и находит себе мягкое местечко, покрытое мхом. Время действия: неопределенное клишированное средневековье; месяц, «который предшествует маю»; кроме того, Колридж добавляет (жители и гости Озерного края и так уже давно это знают): «Весна наступает здесь очень медленно». Место действия: не точные описания ландшафта — Борровдейл, Виндермир, Лангдейл-Пайкс, Брата-Хед. Владения сэра Леолайна предположительно находились неподалеку от Кесвика.

Итак, Кристабель в лесу, но ее молитвы перебивают чьи-то стоны. Совсем рядом. Мы узнаем, что это не ветер: он слишком слаб даже для того, чтобы «сдуть пряди волос со щеки милой девушки».

Это не такой звук, который заставляет такого, как, например, Шелли с криком выбегать в коридор, или тук, который был бы в состоянии обезглавить дерево в саду на вилле «Диодати».

Кристабель складывает под одеждой руки крестом и обходит дерево, на которое она молилась. С другой стороны она встречает «сияющую девочку, одетую в белое шелковое платье, смутно поблескивающее в лунном свете». Это Жеральдина.

Ее похитили пятеро воинов, силой схватили и привязали к белой лошади. Потом они преследовали ее сквозь тени ночи» и в конце концов высадили под этой елью. Воины, «быстрые, как ветер», скакали гоже на белых лошадях. «Одежда Жеральдины выглядит бледной», ее «ноги с голубыми венами босы, и «драгоценные камни, вплетенные в ее волосы, дико блестят».

Две белые девушки встречаются в полночь в лучах лунного света — монохромная идиллия. Но вскоре появляются и другие картины. Жеральдина, приглашенная Кристабель помолиться святой Деве Марии, от усталости не может говорить: Беззубый пес в ярости воет на луну, когда Жеральдина ступает на край разводного моста. А в зале из теплящихся поленьев, лежащих уже в «своей собственной золе», вырывается язык пламени, едва Жеральдина проходит мимо.

Кристабель, не замечая зловещих предзнаменований, приглашает Жеральдину к себе в комнату и наливает ей вина из диких цветов по рецепту матери, умершей еще при родах.

— Ах, любимая мамочка, — говорит Кристабель, — если бы ты была здесь!

Встречи с добрыми духами матерей совсем не по вкусу Жеральдине.

— Прочь, беспокойная мать! — кричит она высоким голосом. — У меня есть сила заставить тебя улететь.

Кажется, Кристабель не слышит ее.

— Прочь, женщина, прочь! Этот час мой! Разве ты тоже ее ангел-хранитель? Этот час отдан мне.

Милая Кристабель только сейчас наконец-то что-то услышала. Но она только опускается на колени и поднимает к небу голубые глаза (в этот момент, кажется, и добрые, и злые духи покинули Колриджа). Она по-своему толкует взрыв гнева гостьи: дикая погоня на белом коне сбила Жеральдину с толку. В конце концов они собираются лечь спать, и Жеральдина предлагает: «Раздевайтесь же, а мне нужно еще помолиться». Затем следует известная сцена, благодаря которой Колридж появился на страницах сайта www.lesbianpoetry.com.