Вильфрид Штайнер - Дорога на Ксанаду

Никогда больше не возвращаться на место вины.

Только в конце июля он подошел к двери особняка на Лайм-стрит. Чудо произошло. Хартли жив. Тем не менее состояние здоровья его отца ухудшается за считанные дни.

Спустя две недели Сара едет к семье Саути в Минхед.

После спокойной ночи с незначительными освежающими снами (мне приснился служащий моего банка: поездка на такси от Ист-Квантоксхед в Линтон стоила мне целое состояние) я терпеливо завтракал до тех пор, пока официанты не стали накрывать обеденные столы. Повинуясь приказам своего желудка, я остался сидеть и заказал уравновешенную последовательность блюд. Еще Теннисон сказал: недооценивать ленч — ошибка.

Или это был Генри Джеймс?

Итак, я успел только на послеобеденный автобус в Минхед. Красный автобус № 300.

Я вышел на полпути между Каути-Гейт и Порлоком — оттуда вела дорога вниз, к плотине Порлока. Моя карта была высшего класса, на ней был отмечен каждый сарай — уже через пару сотен ярдов я понял, что нахожусь на правильном пути. На табличке стояла надпись: «Фермы «Эш» и «Йернор». Ночлег с завтраком» — и указующая стрелка.

Я шел туда мимо итальянских сосен, сверчки пели мне прямо на ухо. Какой-то средиземноморский оазис посреди влажного Сомерсета.

Передо мной возник запутанный указатель: если свернуть на тропинку, ведущую на восток через лес, то можно прийти на культовое место раннего Средневековья, где стоит камень предположительно IX века, открытый в 1940 году. Далее следовали ненужные сведения о том, как великодушен обладатель камня, открывший его общественности, хотя тот и находится на его владениях, и что поход туда может быть опасным, и так далее.

«Хорошо, — подумал я, — любопытство — мать всех открытий. Я сверну немного с моего пути».

Я продирался сквозь подлесок. Мой рюкзак постоянно цеплялся за ветки. Вдруг ветка, покрытая шипами, ударила по моей правой щеке. Любопытство еще и мать всех провалов. Но тем не менее я упорно шел вперед, пока не уперся в поляну перед куском скалы. Это и было то самое культовое место. Единственным, что бросалосьв глаза при виде этого «чуда» — за исключением того, что он стоял вертикально, как менгир, [156] Менгир — вертикально врытый в землю длинный камень(4–5 м и более). Культовое сооружение 111 — 11 тыс. до н. э. — был знак, высеченный на скале, — крест в круге. А рядом лежало огромное дерево, вырванное с корнями и небрежно оставленное па земле.

На обратном пути я снова получил пару царапин и поклялся себе в следующий раз игнорировать подобные указатели.

По пути к фермам меня облепил целый рой мух и так и следовал за мной, словно я был какой-то ходячей горой навоза. Над моей головой кружилась еще парочка канюков, [157] Канюк — род хищных птиц семейства ястребиных. и в моем мозгу всплыло самоопределение Колриджа: «Там, где прежде раздавался лишь лирический голос певчей птицы, — так он писал, — теперь кружит метафизический канюк, тяжело ударяя крыльями, над темной пустыней».

На развилке дороги висел указатель к ферме «Йернор» — сегодня называлась ферма «Йернор» — направо. Когда я подошел к самому зданию, мои предположения подтвердились. Это был симпатичный комплекс зданий, окрашенных в светло-серый цвет, построенный в середине XX века. От старой фермы времен Колриджа не осталось ни одного камня.

Итак, я снова отправился к развилке, а оттуда налево — к ферме «Эш». Мухи сделались настолько назойливыми, что мне пришлось прикурить «Бенсон» и держать ее дымящейся прямо перед собой. Эффект оказался незначительным.

Многообещающая ферма «Эш». Старая постройка, пристройки в форме латинской буквы «U», отчасти покрытые шифером, отчасти черепицей. Невысокие стены, выложенные из серого камня. По крайней мере ферма выглядела старой. У входной двери был припаркован «лендровер». Тоже не из новых.

«Свободные комнаты», — гласила вывеска под колокольчиком. Я нажал на кнопку звонка.

На мой звон ответил звонкий лай. Дверь распахнулась, и на меня выскочила охотничья собака, правда, коричневая и на поводке у хозяина. Видимо, хозяин не очень-то обрадовался моему визиту.

— Чего тебе? — тявкнул он чуть дружелюбнее, чем его собака.

— Колридж, — ответил я рефлекторно.

— Хендерсон, — сказал владелец. — Что вы ищете на моей ферме?

К такому приему я не был готов.

На голове Хендерсона еще сохранилась вымирающая привычка лысеющих мужчин: отпускать волосы сзади и при помощи геля обматывать ими лысую черепушку. Под избитым джином или каким-либо другим исчадьем ада носом красовались красные усы, состоящие из двух половинок. Это смотрелось так, словно он приклеил себе на верхнюю губу ворсинки от щетки для мытья бутылок.

Заикаясь, я попытался попросить у него прощения за внезапное вторжение. И тут я вспомнил, как моя хозяйка из Кесвика назвала меня журналистом.

Итак, я пугешествую по заданию своей газеты и готовлю большой репортаж о романтиках, и как раз один из них, некий Колридж, написал на ферме важное стихотворение.

— Здесь не было никакого поэта, — с уверенностью сказал Хендерсон.

Крупнокалиберная кошка появилась из коридора и начала, не обращая никакого внимания на собаку, играть со шнурками хозяина.

— Милый зверек, — сказал я, стараясь ослабить напряженность в разговоре. — Как ее зовут?

— Никак не зовут, — объяснил мне Хендерсон, — это просто кошка.

— Понимаю, — сказал я, и это прозвучало как оскорбление.

Каждый здравомыслящий человек именно в этот момент повел бы себя абсолютно иначе. Как говорят, несолоно хлебавши… Но я проделал сумасшедшее путешествие отнюдь не для того, чтобы споткнуться на предпоследнем препятствии. Окончательно я брошу поиски только после «Шип-Инн».

И я все же спросил, можно ли осмотреть комнаты.

— Что осматривать, — заворчал Хендерсон, — это же не музей?!

— Может быть, — моя последняя попытка, — здесь можно переночевать?

Черты лица несговорчивого собеседника просветлели.

— Двадцать фунтов за ночь. Завтрак с восьми до десяти.

Вот видите! И хотя меня приводила в ужас мысль о том, что мне придется провести здесь ночь, к тому же без второй подушки, все же я сумел пройти мимо несокрушимого привратника с его Цербером. Все самые необходимые вещи лежали у меня в рюкзаке: зубная паста, щетка, фонарик и консервы.

— Согласен, — сказал я с небольшой дрожью в голосе.

— На сколько?

— Одну ночь.

— Тогда это будет стоить двадцать пять.

Эх, люди, преследующие только одну цель — продать все подороже. Я покорно пожал плечами.

— Проходите. Комната наверху.

В конце коридора находилась лестница, ведущая на верхний этаж. Окрыленный собственным успехом, я шел впереди, таща за собой Хендерсона. Наверху я направился к одной двери, но хозяин остановил меня.