Дэмиен Льюис - Нэпал — верный друг. Пес, подаривший надежду

Позади я услышал пронзительный вой: от пусковых двигателей «Геркулеса» разогнались турбины. Постепенно раскрутились массивные крючковатые лопасти. Авиабензин горел буйно и ярко в горячем влажном воздухе. Когда я собирался подниматься на борт, Джин хлопнул по моей ладони пятерней.

— Кажется, мы готовы! Нам пора, Черт!

Ребята из Авиационного полка дали мне это прозвище, потому что я почти никогда не ругался и уж тем более не говорил плохо о родителях или начальстве. Так уж меня воспитали. Самым грубым словом в моем лексиконе было «черт», отсюда и кличка. Но это не помешало мне стать своим в Сто шестидесятом. Незадолго до того командир подразделения отвел меня в сторону и сказал, что если я участвую в операциях Авиационного полка специального назначения, то должен носить эмблему «Ночных охотников» вместе со своим значком войск особого назначения. Значок «Ночных охотников» обычно был у меня на правом плече, значок войск особого назначения ВВС — на левом нагрудном кармане. Носить два значка было непривычно, и я чувствовал, что это огромная честь.

Мы поднялись на борт. Я надел шлем и затянул ремешок под подбородком, устраиваясь на складном матерчатом сиденье. «Геркулес» взлетел, а потом зарокотал на небольшой высоте, над самыми вершинами деревьев — так низко ни один радар его бы не засек. Самолет, летящий на малой высоте, сложно сбить с земли, потому что он проносится и исчезает из виду за несколько секунд.

Я сидел в хвосте самолета, возле большой кучи рюкзаков, на которые была накинута сетка, чтобы они не рассыпались. Сквозь приоткрытый люк я видел, как внизу проносятся джунгли. Казалось, вершины деревьев так близко, что можно протянуть руку и коснуться их.

Пилот, конечно же, знал свое дело. Если бы наш самолет еще хоть немного снизился, верхние ветви деревьев попали бы в лопасти винтов. Мы летели над зеленым ковром. Нечего было и думать перекинуться хотя бы словечком — все заглушали рев турбин и шум ветра. Изредка лесной покров расступался, давая место реке, узкой тропе или деревне посреди джунглей. Однако на девяносто девять процентов местность была дикая.

Как и во время предыдущих полетов, которым я уже потерял счет, на мне лежала особая ответственность. Мне оставалось лишь надеяться и молиться о том, чтобы и на этот раз я справился. Глядя вниз на джунгли, я вспоминал, как я, метеоролог, попал в элитное военное подразделение. Меня призвали из крошечного малоизвестного подразделения — Десятой эскадрильи метеорологической службы Авиационных сил особого назначения. В то время там было семьдесят два бойца, и только шестьдесят из них умели прыгать с парашютом, могли участвовать в спецоперациях и выполнять задания, такие как то, что мне сейчас предстояло.

Военные метеорологи делают примерно то, о чем вы и подумали: составляют прогноз погоды на те дни, когда запланированы военные операции. Таким образом, во время каждого задания мы должны быть в первых рядах, прогнозируя погоду на объекте. А также в небе над объектом, если это воздушная операция. Мы определяем, будет ли она успешной.

Обучаться в Авиационной метеорологической школе тяжелее, чем на других военных курсах. Это не просто предсказание «частичной облачности», чтобы людям было удобнее планировать пикники. Нужно определить, какие облачные образования будут присутствовать и на какой высоте, какова будет видимость для самолета, летящего сквозь эти облака, и когда именно разразится гроза. Мы изучали, как зародыш градины увеличивается, обрастая концентрическими кругами, похожими на кольца пня, и какая именно сила заставляет град сыпаться из тучи, словно попкорн, и обрушиваться на землю темной завесой льда. Мы изучали климат локаций и предсказывали, когда может начаться буря и что она с собой принесет. Мы учились читать погоду в небе, чтобы иметь возможность быстро принимать решения внизу, на земле.

Решения, от которых зависит исход операции.

Когда я поступил в метеорологическую школу, у нас в группе было шестнадцать человек, и только трое из первоначального состава полностью прошли курс. Для перехода к следующей теме нужно было каждый раз сдавать экзамен по пройденному материалу, получая не ниже чем восемьдесят баллов из ста. Обучение в метеорологической школе длилось год и заняло тысячу пятьсот аудиторных часов.

Военные метеорологи должны пройти отбор дважды: в военной авиации и метеорологической школе. Когда мне это удалось, для меня это было настоящим достижением. Мое первое назначение в составе Десятой эскадрильи метеорологической службы: Форт-Брэгг в Северной Каролине. Меня прикрепили к третьей воздушно-десантной группе войск особого назначения. Все было хорошо… Лишь одно омрачало жизнь: меня не удовлетворяла моя работа — инструктирование пилотов в том, что касалось погодных условий. Я продержался там около двух лет, а потом узнал, что Авиационный полк специального назначения набирает добровольцев. Когда парней забрасывают в тыл к врагу, как это делают в АПСН, жизненно важно, чтобы они знали, каких погодных условий ожидать. В военные метеорологи можно попасть только из авиации. АПСН — элитнейшее, образцовое подразделение, и мой командир лично спрашивал меня, хочу ли я там служить.

Я обсудил это с женой, Карлой. Она всегда поддерживала меня, но на этот раз попросила отказаться от своей мечты. Мы оба знали, как опасны операции АПСН. Карлу терзали плохие предчувствия. Ей казалось, что, если я переведусь в Авиационный полк специального назначения, случится нечто ужасное.

Но командир настаивал на том, что я им нужен, и я, конечно же, хотел у них служить. Я в установленном порядке перевелся из Форт-Брэгга в Хантер Арми Эйрфилд, где была расположена штаб-квартира третьего батальона «Ночных охотников». Перевез туда семью. У нас с Карлой было трое мальчиков, и ни одному из них тогда не исполнилось и четырех лет. Конечно, было шумно и хлопотно. Мы купили скромный одноэтажный дом, со всех сторон окруженный верандой, чтобы мальчишкам было где носиться.

В Хантере меня познакомили со «Скифом». Это подземное помещение со сверхсекретным доступом, защищенное множеством прочных дверей с кодовыми замками. «Скиф» был мозговым центром АПСН. Именно отсюда мне предстояло изучать влияние погодных условий на военные операции, которые проводились по всему миру. Я с головой погрузился в новую работу, стараясь доказать, что я ничем не хуже любого военного. Я всегда присутствовал на тренировочных полетах. Иначе было нельзя. Увиливание от полетов обрекло бы меня на стандартные издевки: «Хлюпики из метеослужбы только штаны просиживать умеют». А еще меня, как и многих мужчин в моем роду, вдохновляли трудности.