Джанет Фитч - Белый олеандр

— Ш-ш-ш… — Ивон прижала к груди инопланетянина и погладила его вдавленную голову. — Ласточка моя, не слушай эту плохую тетю! Ты моя доченька, да-да!

Потом Ивон лежала на оранжевом мате и дышала. Я подкладывала ей под спину теннисные мячи и скрученное полотенце, держала часы и считала время между схватками, дышала вместе с ней. Мы обе перешли на глубокое дыхание. Она не боялась.

— Ничего… — улыбнулась, глядя на меня снизу. — Мне не в первый раз.

Ее живот напоминал гигантскую океанскую жемчужину в перстне.

Объясняли про эпидуральную анестезию и другие обезболивающие. Все собирались от них отказаться, предпочитали естественные роды. Происходящее казалось нереальным, обернутым в целлофан. Так стюардессы показывают ремни безопасности и схему выхода из самолета в случае посадки на воду: пассажиры мельком бросают взгляд на листки в кармане кресла, замечают, где ближайший аварийный выход, и переходят к бортовым развлечениям, арахису и кино. Конечно, думают они, что тут сложного…

Рина в черном кружевном бикини впитывала яростное апрельское солнце, потягивая водку с лимонадом, смесь, которую именовала «русской Маргаритой». Рабочие соседней сантехнической фирмы околачивались у низкого сетчатого забора и причмокивали. Она делала вид, что ничего не замечает, и медленно намазывала «Тропическим загаром» грудь и руки, а мужики чесали в штанах и выкрикивали непристойные предложения на испанском. Металлический шезлонг под ней скособочился. Нас убаюкивал звук ржавого оросителя, плюющегося на вьюнки и одуванчики.

— Схлопочешь рак кожи! — предупредила я.

Рина выпятила нижнюю губу.

— Мы давно уже скопытились, детка. — Она с удовольствием произносила сленговые словечки, зная, как они звучат в ее устах. Приподняла «русскую Маргариту», отхлебнула. — Nazdaroviye!

Я сидела на старом садовом стуле в тени большого олеандра и рисовала, как Рина вбирает в себя обжигающий ультрафиолет. Она побрызгалась холодной водой из бутылки, и мужики за забором вздрогнули. Сквозь кружево проступили соски. Рина довольно улыбнулась.

Именно это она и любила — заставить парочку грузчиков кончить в штаны. Распродажа, «русская Маргарита», быстрый перепих в ванной с Сергеем — дальше она не заглядывала. Рак кожи, рак легких, мужчины, мебель, рухлядь — всегда что-нибудь подвернется! Ее общество мне подходило, сейчас я никак не могла думать о будущем.

До окончания школы оставалось всего два месяца, а дальше предстояло стремительное падение в пропасть. По ночам снилась мать, она всегда уходила. Снилось, что меня предложили подвезти в Нью-Йорк, в колледж искусств, а я опоздала к назначенному часу. Потеряла приглашение на вечеринку, где ожидался Пол Траут. Я не спала ночами, перебирала стопку журналов «АртНьюз» двенадцатилетней давности, которую нашла в мусоре, изучала фотографии женщин-художниц, их длинные спутанные волосы, седые, каштановые, светлые. Эми Эйерс, Сэндел Макиннес, Николет Райс. Хотелось быть как они. Эми, с ее курчавыми седыми волосами и жамканной футболкой, позировала на фоне огромного абстрактного полотна с конусами и цилиндрами. Эми, как мне стать тобой? Я прочитала статью и не нашла разгадки. Семья среднего класса, больной отец. Учитель рисования в старших классах помог получить стипендию. В Маршалл-Хай у нас вообще не было рисования…

Я уставилась на изображение Рины в капельках воды от оросителя. Карандашом рисовать мне даже не нравилось. В музеях я предпочитала живопись, скульптуры — что угодно, только не штрихи на бумаге. Просто руке требовалось двигаться, а глазу нужна была причина, чтобы придавать форму пространству между Риной, оросителем и колченогим столиком со ржавой сетчатой скатертью, стаканом и пепельницей. Мне нравилось, что металлическая скатерть напоминает черные завитки кружевного бикини и проволочный забор, а форма стакана повторяет очертания приподнятого бедра, руку высокого мужика на заборе и листья банановой пальмы в доме напротив.

Если не рисовать, тогда какой смысл в игре солнца на черепице, кочках газона и нежных метелках зеленого лисохвоста, который скоро порыжеет, в небе, раздавливающем землю гигантской пятой? Если не рисовать, придется забеременеть или напиться, чтобы стереть все, кроме себя на переднем плане.

К счастью, в моем классе не говорили про колледж. У нас рассказывали про презервативы и оружие. Клэр записывала меня в классы углубленного изучения, но я не удержала планку. Будь она жива, я бы, наверное, старалась, добивалась бы стипендии — я бы знала, что делать. Теперь все это ускользало сквозь пальцы.

С другой стороны, я все-таки ходила в школу, делала домашние задания, писала тесты. Как бы то ни было, получу аттестат. Ники считала меня идиоткой — кому какая разница, ходила ты в школу или нет? Я там обретала успокоение. Рисовала там ножки стульев, похожие на лапки водомеров, могла целый час утрировать перспективу уходящих к доске парт, затылков, шей и волос. На уроке математики передо мной сидела Йоланда Коллинс; я весь урок пялилась на ее затылок в мелких косичках с лентами.

Посмотрела на альбом в руке. По крайней мере у меня есть эти ромбики, трапеция калитки. Разве мало?

Рина щедро накладывала «Тропический загар», жарилась на солнце, довольная, как кекс в гофрированной бумажечке.

— Рина, зачем люди встают по утрам? Какой смысл? Почему просто не выпить скипидара?

Рина, прикрыв глаза рукой, посмотрела на меня и снова подставила лицо солнцу.

— Ты что, русская? Русские всегда ищут смысл жизни. — Скроила недовольную мину. — В чем смысл, maya liubov? Все из-за погоды. А здесь Калифорния, моя дорогая! Не ищи смысла. Ахматова Ахматовой, но у нас есть пляжный волейбол, спортивные тачки и абдоминопластика. Радуйся! Купи себе что-нибудь!

Она улыбнулась, блестя, как бекон на сковородке. Руки вытянуты вдоль тела, глаза закрыты. Капельки пота сверкают на волосках верхней губы, собираются в лужицу между грудями. Может, ей повезло, думала я. Она избавилась от прошлого и будущего, никаких грез и принципов. Курит, пьет и спит с мужиками вроде Сергея, которые в духовном смысле равны ливневой канализации. Рина Грушенка не беспокоится о зубах, не принимает витамин С.

К трем часам она неизменно напивалась. Не страдала, что не училась в колледже и не достигла ничего особенного. Загорала и по возможности обеспечивала соседским рабочим стояки.

— Заведи любовника и не парься!

Я не стала уточнять, что он у меня уже есть. Ее любовник…

Рина повернулась на бок, и большая грудь вывалилась из бикини, к шумному одобрению зрителей. Подтянула лифчик, что вызвало еще большее возбуждение. Проигнорировала восторги и подперла голову рукой.